— Вот и хорошо. Машина, как я знаю, у тебя своя…

— Ну еще бы не знать, — усмехнулся я.

Кажется, он принял это за похвалу.

— Так что поезжай за нами.

— Идет, — сказал я.

— Наташа, приглашаю в мою машину. Там удобнее, чем в автобусе.

— А я, к сожалению, с вами попрощаюсь. Увы, дела… — Это были первые слова, сказанные Севериным.

Я кивнул и взял Наталью под руку. Она не противилась.

Народу в арендованном зале оказалось не много. Садясь, Наталья показала мне на место рядом с нею; сесть во главе стола она наотрез отказалась.

Батистов поместился рядом со мной — слева. Его ребята сидели напротив.

На другом конце стола поместились в основном какие-то ветераны — наверное, сотоварищи еще покойного генерала, Ольгиного отца. Пили, как полагается, не чокаясь. Стол был богатый. Наталья почти не ела, я тоже.

Очень хотелось сказать ей что-то утешающее, но присутствие этих «друзей» мешало мне.

Постепенно, по мере выпитого, голоса стали громче, даже ребята напротив немного разогрелись. Кто-то, чтобы поднять настроение, даже стал рассказывать старые анекдоты. И тут полковник легко тронул меня за плечо:

— Выйдем покурим?

— Я на минутку, Наташа, — сказал я, не забыв взять свой маленький, прихваченный из машины кейс. Она слабо улыбнулась.

Мы вышли из зала. Я послушно следовал за Батистовым. Ему лучше знать, какие углы здесь не прослушиваются.

— Ну, — начал он. — Какие у тебя вопросы?

— Как с тем стрелком, который хотел на мне потренироваться? Взяли след?

— Ну, — он помедлил, — кое-что есть.

— А если детальнее? Пуля.

— Нашли?

— Пошарили там, где ты принимал грязевую ванну.

— Пылевую, — поправил я. — И что она?

— Деформирована, сам понимаешь. Но пуля обычная. Вид оружия приблизительно предположить можно.

— А место, откуда он стрелял?

— Нашли без труда. Могу сказать: вторым он бы тебя достал. Но его вспугнули. Помешали. Да ведь, наверное, кто-то из твоих сработал?

— Я покачал головой:

— Моих там и близко не было. Да и какие ту у меня могут быть свои?

— Ну-ну, — сказал он, нимало мне не поверив. — Но и не наши тоже.

— А может, это он был ваш?

— Нет, — сказал он твердо, и я поверил. Обычно я без труда угадываю, когда человек врет. — Побеседовать с тобой серьезно мы собирались, да, мы и сейчас этого не исключаем. Но о нейтрализации вопрос не стоял. Не мы, — повторил он. — Однако кроме нас ведь…

Мне показалось, что я его понял. Но решил уточнить.

— Ты хочешь сказать, что в Службе безопасности есть и другие подразделения и это могло быть делом их рук? Он покачал головой:

— Есть, например. Особый отряд. И о нем я знаю не больше твоего.

Интересная информация. Повод для размышлений — только не сейчас.

— И на том спасибо, — сказал я. — Так что же насчет пули?

— А что еще? Совпала она?

— С чем?

— Брось придуриваться, полковник. С той пулей, что убила Ольгу.

— Ага, — сказал он. — Значит, ты все-таки был там. Об этом я и хотел тебя порасспросить.

Я задумчиво посмотрел на него. Он сказал:

— Дело это ведем мы, не Петровка. Так что все останется в узком кругу.

— Ну ладно, — сказал я. — Только сперва скажи: на чьей я стороне, ты знаешь?

— Естественно.

— А сам ты?

Он внимательно досмотрел на меня, как бы стараясь заглянуть в самые потаенные уголки моего мозга. Похоже, это у него не получилось, и он перевел взгляд на мой кейс. Явно предполагал, что наше беседование пишется. И в самом деле он не удержался:

— Фиксируешь для потомства? Нехорошо.

— Нет, — сказал я честно. — Мне интервью тобой не нужно. Хочешь — могу предъявить. У меня там предметы личного обихода.

Ему, конечно, очень хотелось заглянуть в кейс он сдержался.

— Верю тебе.

— Но ты так и не ответил на вопрос. Он лишь пожал плечами:

— Это длинный разговор и на свежую голову. Давай отложим. Пока скажу только одно: я на службе и выполняю свои обязанности. Думать могу как хочу, но делать — нет.

Ясно было, что сейчас продолжать разговор нет смысла. И я уже повернулся было, чтобы вернуться к столу, но Батистов удержал:

— Ты вот что… Учти: это все-таки на тебя была охота, не на Ольгу. Раз уж оружие совпало. Так что будь поосторожнее. А что касается стрелка, то могу тебя уверить: он не мой. Но повторяю: мы ведь не единственная служба в стране. И что у кого на уме мне знать не дано и не положено.

Соображаешь?

— Как-нибудь, — сказал я.

— Теперь скажи вот что. «Реан». Что это такое?

— «Реанимация», — ответил я.

— «Реанимация монархии»? Почему не реставрация? Так вроде было бы правильнее.

— Нет. «Реанимация России».

Он помолчал, переваривая.

— И еще один вопрос. Что ты все крутишься около Натальи? Она в эти дела никак не замешана.

— А я и не думаю, что замешана, — сказал я.

И пошел обратно в зал. Наталья уже искала меня глазами. Я заметил, что за окнами темнело. Когда слегка поддаешь в ресторане, время почему-то летит очень быстро. Я сел на свое место.

— Устала?

— Очень, — сказала она откровенно. — Хорошо хоть, что посуду не мыть.

— А коли так — может быть, сбежим?

Наталья мгновение колебалась. Потом кивнула:

— Согласна. А то…

Она не договорила, что «а то», но я и так понял. Тут покойная Ольга уже не существовала, едоки, группируясь по интересам, толковали о делах или хохмили, на том конце стола кто-то визгливо смеялся. Наталье от этого было грустно и, наверное, слегка противно. Да и любому было бы.

Мы встали. Проходя мимо отдельного маленького столика, на котором стояла рюмка перед Ольгиной фотографией с черной ленточкой на уголке, Наталья протянула руку, взяла фотографию и отдала мне:

— Положи в карман. Здесь это больше не нужно.

Никто не позвал нас, ничего не крикнул вдогонку.

— Ты сильно подрос, — сказала она, пока мы шли к машине. На мне все еще была маскировочная