– Ну, так как же? - спросил он. - Давайте по-товарищески, побратски произведем смену караулов. Или, может быть, подеремся? Вы за Центральную Раду и за царского генерала Щербачева, палача и контрреволюционера, а мы за власть Советов и за Ленина? Так или не так?

– Что скажешь, караул? - уклончиво ответил Василий, которому уже самому смертельно надоело воевать и хотелось домой, в Вознесенский уезд. - Как, хлопцы, будем сменяться чи не будем? - спросил он караульных.

– Почему же не смениться? Можно и смениться, - послышались рассудительные голоса. - Только надо знать, какие будут со стороны революционного комитета условия.

– Условия такие, - поспешил ответить Гаврик, чувствуя, что победа уже в кармане, - немедленная демобилизация - раз; увольнение в запас - два; железнодорожный литер до станции назначения - три; все виды денежного, вещевого довольствия, также приварок и прочее, что полагается, за два месяца вперед на руки - четыре.

– Это подходяще, - послышались голоса.

– Стало быть, решение принимается?

– Постой, - подумав, сказал караульный начальник, по-хозяйски сведя над переносицей свои красивые, бархатные брови. - Ты не это… не то самое… Как насчет оружия?

– Оружие сдадите под расписку военно-революционному комитету для передачи частям рабочей Красной гвардии, - быстро ответил Гаврик и еще не договорил до конца, как понял, что совершил грубуйг ошибку.

– Э, ни! - сказал караульный начальник. - Це не той… Це выходит еще хуже, чем с тем котом Васькой, который послухал вовка и пустил его в хату.

– Сдавать оружие мы не согласны, - послышались голоса караульных.

– Нема дурных возвращаться на село без оружия!

– Винтовки не сдадим!

– Да и шашки не сдадим!

Довольно равнодушные до сих пор лица караульных вдруг оживились, глаза сердито заблестели, папахи упрямо полезли на лоб.

– Бачь якой! У самого на поясе наган, а мы сдавай оружие!

– Це, громадяне, провокация!

– Без оружия земли не поделишь!

– Не согласны. Видели мы таких быстрых!

– Цього не буде!

– Давай лучше мы тебя самого будем разоружать. А ну, снимай наган!

И уже несколько бурых мужицких рук с желтыми ногтями потянулись к Гаврику.

– Но! - сердито сказал он, подходя к окну. -Рукам волю не давать. А то я сейчас три раза пуляю в белый свет, как в копейку, и ваших нет!

Он решительно вынул из кобуры револьвер.

– Смотри, якой вин моторный, - не без некоторого даже удовольствия сказал красавец караульный начальник, любуясь Черноиваненко-младшим.-Маленький, а злой! Ты нас своим револьвером не пугай. Мы добре пуганые. Ты один, а нас, бачь, сколько. Мы тебе в два счета задницу набьем и выкинем за ворота.

– Еще неизвестно, кто кому набьет. Вот сейчас дам сигнал своему отряду… А ну, отойдите от двери!

– Постой, - сказал унтер-офицер. - Ты чего все время дергаешься, как будто у тебя в… шило? Мы тебе по-товарищески говорим, как представителю, что без оружия нам идти до дому нема никакого расчета. Можешь это понять?

– Могу.

Гаврик спрятал наган в кобуру.

– Вы бы так и сказали, а то сразу начинаете хватать человека руками. Я к такому обращению не привык. Не хотите сдать оружие - как хотите. Оставляйте его у себя.

– Вот это другой разговор!

– А чем вы поручитесь?

– Святой истинный крест, - с чувством сказал Гаврик и проворно перекрестился.

– А как мы в бога не веруем?

– Тогда могу дать расписку.

– Пиши.

– Так по рукам?

– Если оружие оставляете, то по рукам.

Со стороны можно было подумать, что эти взрослые, вооруженные, измученные войной люди, фронтовые солдаты, играют с Гавриком, как дети, в какую-то игру вроде считалки: кто быстрей ответит, тот и выиграл.

Но в этом не было ничего удивительного. Слишком ясен и давно уже для всех в душе был решен вопрос, который теперь решался: вопрос о войне и мире, о земле, о революции, о судьбе России и Украины.

– Ну, где ваш караул? - спросил унтер-офицер.

– Тут, за углом, - поспешно ответил Гаврик, опасаясь, как бы караульный начальник не раздумал сдавать посты.

– Вызывай.

– Стрелять неохота. Я лучше обратно тем же ходом через забор - и приведу свой отряд прямо на Пироговскую к главному подъезду. А ты выходи туда со своим разводящим, и будем честь по чести сменяться. Договорились?

– Договорились,

– Правильно. Разве может быть такой случай, чтобы два солдата между собой не пришли к соглашению? А генерал пускай как себе хочет.

С этими словами Гаврик легкой походкой вышел во двор, перемахнул через стену и сразу очутился в руках матроса с 'Синопа', который вместе с Мариной и двумя красногвардейцами уже давно поджидали его в черной тени стены на пустыре, тревожно прислушиваясь к каждому звуку и уже начиная не на шутку беспокоиться.

Едва Гаврик, крепко стукнувшись в промерзшую землю подкованными каблуками своих бутсов, присел, поправил съехавшую набок фуражку и вытер рукавом лоб, как Марина рванулась было к нему, но сейчас же усилием воли удержалась на месте.

Гаврик близко от себя увидел ее неподвижное, белое, ярко освещенное луной лицо с капельками пота на лбу, темные, неподвижные глаза, сжатый рот.

– Ну… ты… - с напряжением выговорила она, с трудом выжимая улыбку на замерзших губах. - А мы уже думали…

– Так не думайте то, что вы думали. Шутишь!

Он сказал это 'шутишь' с таким непередаваемым черноморским шиком - 'шютишь', - с такой легкостью, с такой уверенностью, как будто бы в эту волшебную лунную ночь для него не существовало ни опасности, ни самой смерти.

Он обнял Марину за плечи и прижал к себе.

– Что, мое серденько? - ласково спросил он, заглядывая ей в глаза.

Она отстранилась, но, прежде чем отстраниться, успела на миг легонько прижаться к нему и шепнуть:

– Дурак, разве так можно рисковать?

В это время в Ботанической церкви пробило одиннадцать, и этот ночной звон - таинственный, серебристый, как бы принесенный ледяным ветром из страны детства, - казалось, на некоторое время поколебал лунный свет над пустыней Куликова поля, над вокзалом, откуда доносилось пыхтение маневренного паровоза.

Остальное произошло так же легко и просто, как все, что делалось в эту ночь.