– Говорите, - произнесла телефонистка.

– Кто на Центральной? - спросил Гаврик.

– Не понимаю вас, - высокомерно ответила телефонистка подчеркнуто бодрым, ночным голосом.

– Кем занята Центральная?

– А вам не все равно? - после некоторого молчания сказала телефонистка еще более высокомерно.

– Значит, не все равно, если я спрашиваю!

– Я не понимаю, что вы от меня хотите? - немного помолчав, спросила телефонистка.

– Я хочу знать, в чьих руках находится Центральная телефонная! - отчеканил Гаврик, теряя терпение.

– Ох, если бы вы знали, как вы мне все надоели! - со вздохом простонала телефонистка и, прежде чем окончила фразу, выключилась.

Гаврик стукнул по вилке.

– Ну, вы еще здесь? г- послышался голос телефонистки.

– Я вас спрашиваю: в чьих руках Центральная?

– Какое это имеет для вас значение? - сказала телефонистка.

– Слушайте, барышня! - заорал Гаврик, потрясая наганом. - Я уполномоченный военно- революционного комитета.

Телефонистка оживилась.

– Так почему же вы говорите из штаба военного округа? - спросила она с интересом. - Там же только что были гайдамаки и генерал Заря-Заряницкий.

– Были, да все вышли!

– Что вы говорите! - воскликнула 'барышня' и выключилась.

Гаврик стал терпеливо стучать по вилке.

– Перестаньте стучать! - раздался голос телефонистки. - Я не понимаю, почему вы нервничаете.

– В чьих руках Центральная? - спросил Гаврик.

– Ну, в ваших, в ваших! На посту стоят какие-то матросы с 'Алмаза'. И что из этого? Теперь вам легче?

– Спасибо! - сказал Гаврик.

– Не за что, - ответила телефонистка. - Мы вне политики. Наше дело - соединять абонентов, а вы себе как хотите.

– Чудачка, - воскликнул Гаврик, - в городе же гражданская война!

– Это нас не касается.

– Подождите. Не выключайтесь. Дайте штаб Красной гвардии.

– Это где: особняк Руссовой, Торговая, четыре? - Да.

– А ваш штаб разве еще там?

– До сих пор был там.

– А я слышала, что он собирается переходить в Воронцовский дворец.

– Давайте.

– Это для меня новость. Даю.

И Гаврик тотчас услышал знакомый, охрипший от бессонной ночи голос:

– У аппарата дежурный член временного военно-революционного комитета Жуков.

– Здравствуйте, Родион Иванович. Это я, Черноиваненкомладший.

– Ну, как у тебя там дела?

– Только что заняли штаб.

– Потери есть?

– Нет. Все обошлось тихо и благородно.

– Ну, так могу тебя поздравить с полной победой Советской власти в городе Одессе, - сказал Родион Жуков. - Вокзал занят полчаса назад. Почта, телеграф, телефон то же самое. В банках наша охрана. В данный момент в типографии 'Одесских новостей' набирается наше обращение к населению города. Чуешь?

– Чую, Родион Иванович! - воскликнул Гаврик.

– Транспорт у тебя есть?

– А как же: номер одиннадцать! - сказал Гаврик, но тут же вспомнил про штабной автомобиль. - Стойте! - закричал он в трубку. - Брешу. Совсем забыл. Имеется шикарная штабная машина.

– Утром мы собираем пленум Совета. Треба экстренно оповестить все организации и предприятия. Возьмешь на себя привокзальный район: Ближние Мельницы, Чумку, Сахалинчик, железнодорожные мастерские. Если хочешь, можешь тем же часом заскочить на вокзал. Там довольно успешно действует твой братан. Ну, до свидания, орудуй. Извини, я занят.

Черноиваненко отправился в гараж. Дежурный штабной шофер блаженно храпел прямо в машине, высунув наружу ноги в желтых английских крагах и положив под чубатую голову гайдамацкую папаху с красным шлыком. Он не имел ни малейшего представления о том, что произошло в штабе и в городе.

– А ну, хлопче, за работу! - сказал Гаврик и потряс его за плечо. - Вставай, проклятьем заклейменный! Заводи свою шарманку.

– Что? В чем дело? - пробормотал спросонья шофер, глядя кислыми глазами на Гаврика. - Какого биса? Это машина генерала Заря-Заряницкого, и я ее подаю только по приказанию дежурного по штабу.

– А теперь будешь подавать по приказанию уполномоченного военно-революционного комитета. Или же исполкома Румчерода, если это тебе больше нравится. Будем голосовать или принимается так? - спросил Гаврик, поигрывая наганом.

Немного погодя, скользнув фарами по Пироговской улице, длинный штабной автомобиль с брезентовым верхом, откинутым, как у экипажа, выехал из ворот, где матросы уже устанавливали новенькие пулеметы 'Максим', найденные в штабном складе.

– Мариночка, серденько мое, тебя там на генеральском месте не сильно трясет? - ласково спросил Гаврик, обернувшись назад.

Он на всякий случай сел рядом с шофером и держал в руке оружие.

Марина промолчала, и Гаврик увидел ее улыбающееся лицо и белки глаз, сильно освещенные луной, которая теперь казалась еще ярче.

Рядом с Мариной сидел старый рабочий-красногвардеец. Судя по тому, что он все время вертелся на скользких кожаных подушках, можно было заключить, что он едет в автомобиле первый раз в жизни.

А на крыле машины лежал матрос в бушлате, выставив вперед винтовку.

Это была чудесная, ни с чем не сравнимая ночь победы. Над самой головой невероятно ярко, обложенная мозаикой облаков, горела луна. Помертвевший город был весь как бы освещен сверху синим бенгальским огнем.

Крепчайший норд-ост разыгрался вовсю. Он стремительно лился на город из степных просторов, из-за Жеваховой горы и лиманов. Он летел через Пересыпь и Молдаванку, сгибая в дуги молодые тополя Дюковского сада, шатая старые акации. Он уже не свистел, а гремел, звеня в трамвайных проводах, срывая вывески и валя с ног ночные патрули, притулившиеся в парадных подворотнях.

У вокзала горели костры. Багровый дым валил вдоль привокзального сквера, обнесенного узорчатой чугунной решеткой.

Искры летели с такой силой, что насквозь пронизывали дрожащие туи. Дымное пламя отражалось в черных окнах здания судебных установлений.

Гипсовая статуя Фемиды с завязанными глазами, мечом и покачнувшимися весами стояла вся розовая от зарева.

На ступеньках главного входа в залы первого и второго классов были установлены пулеметы. Угрюмо блестели цинковые ящики с патронами.

– Здорово, ребята! - закричал Гаврик, выскакивая из автомобиля. - Наша взяла! Да здравствует