вид доставил ему удовольствие. Именно такими он мечтал увидеть лица всех слэттов!

Ингитора перевела дух и только тут заметила, что несколько мгновений не дышала — как ей показалось, очень долго. Если даже беспечная кюна Аста поняла опасность, то что же должна была почувствовать Ингитора, весь этот месяц не думавшая ни о чем другом! Стоявший пред ней человек был, без сомнения, одним из ближайших ярлов Торварда конунга. Мысли ее путались, она не могла вспомнить, говорил ли ей кто-нибудь из отцовских или Хеймировых хирдманов про Ормкеля Неспящий Глаз. Но перед ней стоял приближенный ее единственного непримиримого врага. И на его лице было написано горделивое торжество и снисходительное презрение к побежденным. Оскаленная морда дракона не показалась бы Ингиторе такой отвратительной и страшной!

Однако Эгвальд жив! А значит, есть и надежда. Все еще можно будет уладить! И она опять с нетерпением впилась глазами в лицо Ормкеля.

А тот, не спеша продолжать, как будто давая слэттам время осознать его слова, разглядывал семью конунга. По кюне Асте он только скользнул взглядом и тут же нашел рядом с ней Вальборг. На кюн-флинне его взгляд задержался, не смущаясь и тем, что сама она смотрела на него. Боком, по привычке, Ормкель глянул на человека, стоявшего рядом с ней, и вдруг в лице его что-то дрогнуло. Ни мгновения не задержавшись, его взгляд скользнул дальше. Ингитора не оборачивалась, но она помнила, что с другой стороны от сидящей Вальборг стоит Рагнар. И Ормкель отметил его присутствие, узнал его. Может быть, в этом нет ничего удивительного — ведь Рагнар сам говорил, что часто зимовал в Аскргорде. Вполне понятно, что его знает вся дружина Торварда. Но после всего того, что Ингитора думала о Рагнаре и Вальборг сегодня утром, его знакомство с Ормкелем показалось ей подозрительным. Нет, этот странный торговец с повадками воина приплыл в Эльвенэс неспроста.

— Что с моим сыном? — вслед за женой повторил Хеймир конунг, но гораздо спокойнее. Он тоже не остался равнодушен к известиям фьяллей, но гораздо лучше умел держать себя в руках.

— Твой сын напал на Аскргорд с четырьмя кораблями и тремя сотнями хирдманов, хотя знал, что у Торварда конунга впятеро меньше людей! — горделиво и чуть-чуть презрительно говорил Ормкель. Очевидно, ему было приятно видеть унижение врага. — Но Тор помог фьяллям, валькирии были на нашей стороне. Эгвальд ярл был разбит перед Аскрфьордом. Большая часть его людей отправилась прямо к Ранн и Эгиру. Около ста в плену у Торварда конунга. Среди них и сам Эгвальд ярл.

Женщины ахнули, даже хирдманы не сдержали возгласов. Само то обстоятельство, что вести о походе пришли не от Эгвальда, а от фьяллей, не обещало ничего хорошего. Но разгром, плен! Чтобы Эгвальд, обладая впятеро большими силами, потерпел такое сокрушительное поражение! В это невозможно было поверить, это не укладывалось в головах.

— Я вижу, вы не очень-то склонны мне верить! — ответил Ормкель на общий изумленный возглас. — Я привез кое-что, что вас убедит.

С этими словами он принялся развязывать плотный кожаный мешок, с которым явился в гридницу. Не у одного из слушавших его промелькнула страшная мысль, что доказательством послужит чья-то голова. Но нет — предмет, лежавший в мешке, был слишком плоским и длинным.

Развязав кожаный ремешок, Ормкель сунул в мешок руку и извлек секиру — отлично всем известную секиру, от обуха почти до самого лезвия покрытую узорной золотой насечкой. Ее имя было Великанша Битвы, и Хеймир конунг подарил ее сыну, когда того посвящали в воины.

— Я думаю, вы все хорошо ее знаете! — сказал Ормкель, показывая секиру сначала конунгу, а потом всем вокруг. — С этим оружием к нам явился Эгвальд ярл. Но после битвы она досталась Торварду конунгу. И он прислал ее назад тебе, Хеймир конунг. Те руки, которым ты ее доверил, оказались не очень-то удачливы.

Слэтты зароптали — эти слова были весьма обидными. Но Хеймир конунг сидел с непроницаемо- каменным лицом. Он не зря славился умом и понимал, что сейчас он не в том положении, чтобы обижаться. У него ведь был только один сын.

— Он ранен? Что с ним? Да говори же! — волновалась кюна Аста, чуть не плача от тревоги и тоски по своему сыну. Она всегда любила Эгвальда, но сейчас, когда она ощутила настоящий страх его потерять, сын стал для кюны Асты дороже собственной жизни.

— Он ранен в плечо, но большой опасности нет, — небрежно ответил Ормкель, снисходя к женской слабости. — Он даже сохранит руку…

Все это время он шарил глазами по окружению конунга, как будто кого-то искал.

— Не знали мы, что доблесть Торварда конунга так велика! — возмущенно воскликнула Ингитора. Мысль пришла к ней как будто извне, но она была убеждена в ее верности. — Уж конечно, без колдовства здесь не обошлось! Все знают, что мать Торварда — колдунья! Она раньше была женой великана, разве нет? Она околдовала Эгвальда ярла и тем добыла победу фьяллям!

По гриднице снова пробежал изумленный и испуганный ропот. Не случалось такого, чтобы девушки говорили перед конунгом, не спросив позволения. Но Ингитора была не просто девушкой, а Девой- Скальдом. И всем показалось, что слова ее недалеки от истины. Повесть о том, как Торбранд конунг добыл жену в пещере великана, была одним из излюбленных вечерних рассказов во всех двенадцати племенах Морского Пути.

А Ормкель, словно только того и ждал, мгновенно впился взглядом в лицо Ингиторы. Взгляд его был похож на стальной клинок, а скошенное веко придавало ему особенно зловещий вид. Он сразу догадался, кто эта девушка в красном платье, в серебряных украшениях на груди и руках. Ее-то он и искал.

— Видно, это и есть та Дева-Скальд, что сочиняет стихи про Торварда конунга! — воскликнул он.

— Это я! — оттолкнув плечом кого-то из ярлов, Ингитора шагнула вперед. Пусть никто не думает, что она боится. — Это я! И чем сверлить меня глазами, лучше ответь, Ормкель сын Арне! Ты можешь поклясться на мече, что кюна Хёрдис не помогла вашему конунгу одержать победу?

— Не тебе упрекать его в этом! — грубо ответил Ормкель, и гридница снова загудела — такой ответ подтверждал обвинение. — Разве не ты все эти месяцы порочила Торварда конунга стихами, насылала на него порчу, лишала его сна и радости!

А Ингитора вдруг вскрикнула так, что даже Ормкель вздрогнул. Уж его, казалось, ничто не могло смутить, но в голосе Девы-Скальда он вдруг услышал голос настоящей Всадницы Мрака. Не больше двух раз он видел маленькую ведьму Дагейду, но не мог без содрогания вспомнить ее лицо, дышащее дикой колдовской силой инеистых великанов.

— Вот как! — радостно крикнула Ингитора, и радость ее была страшной. — Значит, его достало! Через море его били мои стихи, как его копье ударило моего отца и меня! О великие боги, благодарю вас!

Ормкель смутился, сквозь зубы помянул Мировую Змею. Не следовало ему говорить так и давать язвительной Деве-Скальду повод для торжества. Но сказанного не воротишь.

— Однако его удачи хватило на то, чтобы одолеть вашу дружину и взять в плен конунгова сына! — воскликнул он. Ингитора была второй женщиной после кюны Хёрдис, с которой Ормкелю приходилось спорить — всех других он просто не замечал и никогда не слушал. И этих двух, которые вынудили его с собой считаться, он ненавидел как злейших врагов. В его глазах они унижали достоинство всех мужчин.

— О, удача его и впрямь велика! О ней по всем землям ходит немало рассказов! — воскликнула Ингитора.

Гневный блеск глаз Ормкеля вдруг разбил лед, сковавший, ее душу, она снова ощутила дуновение свежего ветра, перед взором ее вспыхнуло радужное сияние Альвхейма. Внезапно она заметила Хальта — он стоял в углу, глаза его были устремлены на Ингитору с прежним расположением, он улыбнулся ей, словно хотел подбодрить. Ингитора чуть не засмеялась от радостного чувства легкости и света, наполнившего ее. И она звонко отчеканила, глядя в лицо Ормкелю и стараясь видеть в нем Торварда, чтобы прямо сейчас, через моря и земли, выстрелить в него стрелой разящего слова: