отделилось от основного массива и поплыло к нам. Это было каноэ. Следом за ним показалось второе, третье, скоро целая группа их, подобно стайке крошечных темных рыбок, отплыла от каменистых, заросших мхом берегов. .
Лодки быстро приблизились к нашему берегу, зашуршали в тростнике, гребцы улыбались и приветствовали нас громкими: «Добро пожаловать, маса, добро пожаловать!» Мы погрузили весь багаж в хрупкие суденышки, которые вздрагивали и подскакивали, как игривые лошади, и каноэ легко заскользили по поверхности озера. Вода была теплая, остров, озеро и окружавший его лес были слегка окрашены исчезающим сиянием спрятавшегося солнца. Тишину нарушал только мягкий плеск воды, рассекаемый каноэ, случайный стук весла о какой-нибудь кусок дерева и равномерные выдохи гребцов в тот момент, когда они опускали в воду весла, стремительно подвигая каноэ вперед. Над нами пролетела, четко вырисовываясь на фоне розового неба, пара серых попугаев, очень похожих в полете на голубей: они громко свистели и ворковали. На острове нас встретила торжественная тишина, глубокая и таинственная: даже самый легкий, шум казался кощунством.
Шиблеры расположились в хижине на небольшом холме в центре деревни, мне отвели крошечную лачугу, спрятавшуюся в густой рощице около самого берега. Перед сном я закурил папиросу и подошел к озеру. Прохладная вода серебрилась в лунном сиянии, часто появлявшиеся на поверхности круги, сопровождавшиеся громкими всплесками, свидетельствовали о большом количестве рыбы в озере. Далеко в лесу раздавался громкий протяжный крик совы, слышался непрерывный отдаленный звон цикад.
На следующее утро яркие лучи поднявшегося над кромкой леса солнца залили мою лачугу, в открытую дверь я видел манящую водную гладь. Я вскочил на ноги, вышел из лачуги и, разбежавшись, нырнул в воду, еще теплую от вчерашнего солнца, но достаточно прохладную, чтобы освежить меня после ночного сна. Проплыв несколько ярдов, я вдруг вспомнил о крокодилах, остановился и принялся осматриваться. Из-за маленького мыса показалось крошечное каноэ, которым управлял карапуз лет пяти от роду.
— Алло, друг мой, — крикнул я ему, — крокодилы здесь бывают?
В ответ послышался взрыв заливистого детского смеха:
— Нет, маса, здесь нет крокодилов.
— Здесь совсем не бывает плохих зверей?
— Совсем, сэр, совсем, — ответил ребенок, и я долго еще слышал его звонкий смех, пока он плыл по озеру в своей лодчонке. Успокоившись, я долго и с наслаждением плавал и купался, а потом пошел в деревню завтракать. После завтрака меня познакомили с двумя гребцами, с которыми я должен был объехать озеро в поисках птиц. Это были скромные, тихие, рослые юноши, которые все время молчали и только отвечали на задаваемые им вопросы. Мы сели в длинное глубокое каноэ. Я примостился на носу, положив бинокль на колени и ружье рядом с собой. Шиблер предупредил меня, что на озере много птиц, но действительность превзошла все мои ожидания.
Вокруг мелких берегов озера лежали побелевшие стволы огромных деревьев с торчащими над темной водой светлыми изогнутыми ветками, напоминающими извивающихся змей. Эти деревья постепенно подтачивались совместными усилиями дождей, ветров и насекомых, вода мало-помалу размывала почву, в которой держались их корни. Наступал день, когда лесные великаны с треском обрушивались в озеро и медленно, год за годом, все глубже погружались в илистое дно. Поднимавшиеся над поверхностью воды стволы и сучья служили превосходным местом отдыха для значительной части живших в этом районе птиц. Пока наше каноэ медленно плыло вдоль берега, я внимательно осматривал в бинокль различных представителей мира пернатых. Чаще всего мне попадалась анхинга, или змеешейка, очень похожая на встречающегося в Англии большого баклана; разница между ними заключается в основном в длине шеи. У анхинги шея значительно длиннее и изогнута в виде буквы S. Эти птицы сидели рядами на павших деревьях, широко распластав крылья; склонив набок свои головы, они внимательно следили за нами. У них было темно-коричневое оперение, казавшееся издали черным, отчего вся их группа на расстоянии немного напоминала собравшихся на похороны людей, ожидающих катафалк. Когда мы подплыли к ним слишком близко, они тяжело снимались с места, пролетали некоторое расстояние и с шумом снова усаживались на берегу. Они часто ныряли в воду, появляясь затем в самых неожиданных местах; над водой торчали только длинные шеи и маленькие головы, и казалось, что это плывут живущие в воде змеи. Эта манера плавания и послужила основанием для названия «змеешейка».
Часто встречались (всегда парами) орлы; их черно-белое оперение резко выделялось на зеленом фоне леса, канареечно-желтые клювы и ноги ярко сверкали в солнечных лучах. Они подпускали к себе очень близко, а затем несколькими ленивыми взмахами крыльев перелетали на соседнее дерево.
Больше всего поражало и восхищало меня невероятное количество зимородков различных видов, размеров и цветов. Они смело подпускали нашу лодку на расстояние до шести футов. Здесь были пестрые зимородки с ярко-черным и белым оперением, озиравшиеся так надменно и горделиво, словно надев черные и белые драгоценности, они пришли на светский бал. Длинные угольно-черные клювики их переливались и мерцали на солнце. Здесь были и гигантские зимородки, обычно парами, с темными заостренными хохолками, с серыми и белыми крапинками на спине и рыжевато-красными грудками. Они были величиной с лесного голубя и имели большие, похожие на лезвие ножа клювы. Были здесь и мои любимые карликовые зимородки, предпочитавшие сидеть на самых тоненьких сучках, обхватывая их кораллово-красными лапками. Были здесь и ярко-голубые зимородки, наиболее живописные из всех. Они немного крупнее карликовых зимородков, но в полете их невозможно с кем-либо спутать: когда они со звонким пронзительным щебетом низко скользят над поверхностью воды, спинки их сверкают светлой, изумительной по красоте голубизной, передать которую словами невозможно. Создается впечатление, что над озером, тихо мерцая, проплывает благородный драгоценный опал. Наблюдая за ними, я решил обязательно захватить для коллекции Джона нескольких представителей этих редких по красоте видов. У Джона уже были карликовые зимородки и значительно менее приятные синегальские зимородки, поэтому я поставил себе целью достать пестрых, гигантских, и в особенности ярко-голубых, зимородков.
Увлеченный разнообразием и численностью зимородков, я рассеянно смотрел на других птиц. Часто встречались нам толстые пестрые бородатые ржанки, желтоватые бородки которых забавно торчали по обе стороны клюва и развевались на ветру; маленькие лощеные черные коростели на хрупких зеленых ножках, заметно выделявшихся, когда птицы поспешно вылетали из зарослей тростника; изящные белые цапли, торжественно вышагивавшие по грязи; глянцевые ибисы, словно одетые в переливающийся шелк, смотрели с деревьев холодными рыбьими глазами. В одном месте мы наткнулись на недавно упавшее дерево, которое потащило за собой в воду множество лиан и растений-паразитов. Неподвижные воды были покрыты зелеными листьями, сорванными лепестками цветов; среди оставшихся на дереве поблекших и почти засохших цветов и сохранившихся еще зеленых листьев играла и резвилась стайка нектарниц. Иногда птички садились на цветы всего в нескольких дюймах от воды, и зеркальная поверхность озера четко отражала изображение цветка и птицы.
Вернувшись в деревню и наведя необходимые справки, я нашел трех мальчиков, умевших пользоваться для ловли птиц клеем, как это успешно делали ребята в Эшоби. Я объяснил им, какие зимородки мне нужны, и назначил цену за пойманных птиц. На следующее утро еще до восхода солнца, я проснулся от всплеска весел; выглянув из хижины, я увидел, как мои юные птицеловы в трех маленьких каноэ отправились на охоту. Первый из них вернулся к полудню и принес в корзинке двух пестрых и одного сенегальского зимородка. Последнего я отпустил, так как Джон уже имел представителей этого вида в своей коллекции. Пестрых зимородков я поместил в лучшую свою клетку. Птицы не столько испугались, сколько разозлились, попав в незнакомую обстановку: когда я близко подносил руку к проволочной решетке, они дружно клевали ее острыми клювиками.
Скоро я убедился, что чистить клетку с зимородками далеко не самое приятное занятие. Проблема питания решалась очень легко — отмели вокруг острова кишели мелкой рыбешкой, и, забросив несколько раз невод, мы могли обеспечить пищей дюжину зимородков. Оба мои пленника охотно пообедали и тут же задремали.
В полдень показался второй птицелов. Он привез карликового зимородка, но несчастная птица настолько увязла в клее, что мне пришлось затратить не меньше получаса на то, чтобы как следует ее отчистить. Когда я раскрыл ладонь, зимородок на мгновение сел на мой палец, с трудом держась за него крошечными лапками. Он привел в порядок несколько перьев, распушившихся после устроенного ему
