Несколько мгновений полковник Аникеев держал под прицелом вспотевший разом лоб Дмитрия Олеговича, но потом все же отвел дуло.

– Были бы вы киллером, да при оружии, – с оттенком какой-то несбыточной надежды пробормотал он, – давно бы вас шлепнул, без церемоний… Ладно, так и быть, скажу. Только если вы надеетесь выиграть время, то можете выкинуть это из головы. Днем здесь никого не бывает, кроме сторожа, а он – далеко… На рынках сейчас все торгуют, русский рупь зашибают… Поняли?

– Ага, – ответил Курочкин и с радостью увидел, как толстый полковник опустил к земле смертоносное дуло. Похоже, Аникеев совсем не опасался, что Дмитрий Олегович сейчас набросится на него и попытается оказать сопротивление. И правильно, кстати, не опасался.

– Вы случайно не знакомы со статистикой МВД за позапрошлый год? – начал полковник с неожиданного вопроса.

Курочкин удивленно замотал головой.

– Ах, верно, – спохватился Аникеев, – она пока засекречена. Но вам, конечно, я могу сказать. Два года назад было зафиксировано рекордное число самоубийств среди личного состава правоохранительных органов. Четыреста случаев только за одиннадцать месяцев! Эти умники из статотдела даже вывели причины, из-за которых, мол, все и случилось. Главное тут, дескать, – эффект безвыходности. Представьте себе рядового оперативника: утром он задерживает с поличным какого-нибудь Седло, а вечером эту сволочь уже отпускают. Под залог или из-за недостатка улик. Хотя у подлеца на лбу написано: рэкетир и международный бандит, по которому Интерпол горько плачет. А формально – чистый младенец…

И так каждый день. Что ни делаешь, все впустую. Утром – в камеру, вечером уже гуляет да еще посмеивается. Сотни преступников проходят сквозь пальцы, оседает же в камерах только всякая шваль и рвань… Конечно, наш оперативник однажды приходит к выводу о бессмысленности всей своей работы. А дома, между прочим, жена и дети. А зарплаты, между прочим, – что кот наплакал, ниже низкого. Вот и приходит однажды в голову мысль: все к чертям и дуло – к виску.

Полковник Аникеев остановился и перевел дыхание, машинально косясь на дуло. Видно, он уже здорово влез в шкуру среднестатистического бедняги-оперативника. Или, может, скорбные мысли о самоубийстве когда-то посещали и его.

– Я уж не говорю про парк машин, – отдышавшись, проговорил полковник. – Какая рухлядь была у милиции еще два года назад, вы и сами знаете. Пока ты в Химках «Яву» заведешь – преступник на «Харлее» уже где-нибудь в Чертаново…

Дмитрий Олегович уже вполне проникся полковничьей грустью, но тем не менее был не в силах понять, почему из-за статистики двухлетней давности, пусть и самой секретной, он, Курочкин, должен принимать смерть.

– Все это печально, – согласился он. – Но теперь-то все как будто наладилось… – Дмитрий Олегович сразу припомнил блестящие новенькие «Форды», которые выстроились у милицейского участка на Летниковской.

– В том-то и суть! – повеселевшим голосом отозвался Аникеев. – Вижу, вы правильно улавливаете. Сдвиги колоссальные. За девять месяцев текущего года – ни одного самоубийства среди личного состава и минимум аварий. И преступность, обратите внимание, здорово снизилась.

– Рад за вас, – сказал Курочкин, – но…

– Никаких «но», – оборвал его полковник. – Снизилась, объективный факт. Можете мне поверить. И все без копейки лишних денег из бюджета… Ну, вот я вам почти все и объяснил. Посмотрите теперь на реку, сделайте милость. Ваша гибель поможет правосудию… Только гляньте, как солнце играет в воде… О, рыбка плеснула!

Курочкин вновь не поддался на провокацию.

– Ничего вы мне не объяснили, – непреклонно произнес он. – Нравится вам – стреляйте так.

Аникеев вздохнул.

– Вы меня шантажируете, – с обидой заметил он. – Вы расчетливо играете на моих маленьких слабостях. Ладно уж, если вам так хочется дойти до самой сути – давайте дойдем. Но потом я буду беспощаден.

– Давайте, – проговорил Дмитрий Олегович. – Я согласен. Где же разгадка?

– Все так просто, – сказал полковник. – Мы перешли на внебюджетное финансирование.

Курочкин отчаянно затряс головой. Слова были из профессионального лексикона Валентины, который он, хоть убей, не понимал. И возможности уточнить у жены ему, по всей вероятности, уже не представится.

– Нельзя ли еще проще? – жалобно попросил он. – По-русски. Куда вы перешли? На что перешли?

– По-русски это звучит гораздо скучнее, – признался полковник. – Ну, пусть будет по-вашему… Короче говоря, мы теперь изымаем средства у наших подопечных.

Дмитрий Олегович почувствовал, как у него медленно отвисает челюсть, и еле-еле смог вернуть ее в прежнее состояние.

– С ума сойти, – прошептал он. – То есть теперь вы просто воруете у воров, грабите грабителей и рэкетируете рэкет?…

– Это очень грубо, – поморщился Аникеев. – Суть вы уловили, но выражаетесь грубо. Внебюджетное финансирование нам нравится куда больше. Кроме того, мы стараемся работать аккуратно – это дает наилучший эффект… Ну, например… – Полковник пощелкал пальцами. – Ну, допустим… Возьмите даже это ваше дело, хоть это не самый удачный пример. Через своих информаторов мы узнаем, что сегодня в таком- то часу фирма «Мементо» через посредника должна вернуть кэш фонду «Процветание». И на фирме, и на фонде клейма, естественно, ставить некуда. Мы тихо убираем фетисовского курьера и заменяем его своим человеком. В назначенный час именно ОН говорит пароль и получает деньги. Наше ведомство обогащается на четверть миллиона баксов, которые налогом не облагаются. Этого мало. Теперь Седло убежден, что он расплатился с Фетисовым. В свою очередь, Фетисов уверен, что Седло его пробросил. Конфликт, потом разборка. Кто-то валит кого-то, нам без разницы. Оставшегося забираем либо мы, либо смежники. Все чисто и красиво… Курочкин покачал головой:

– На деле все получилось и не чисто, и не красиво.

– Да-а, вышла промашка, – согласился полковник Аникеев. – Идиотское совпадение, как в плохом фильме. Седельниковский курьер узнал нашего опера. Оказывается, тот его как раз брал в девяносто втором; мы уже потом по документам выяснили, да поздно. Давние дела, черт бы их. А потом уж…

– А потом появился я, – печально продолжил Курочкин.

– Именно так, – согласился полковник. – И все невероятно запутали… Ну, какого хрена вам понадобилось лезть в эту подворотню!

– Я же вам рассказывал, – Курочкина пронзила мысль, что сейчас придется излагать свою эпопею в пятый раз. – Когда я выронил пакет с яблоками…

– Помню, – не дал ему договорить Аникеев. – Яблочек вам захотелось. Я бы вам дал мешок этих яблок, лишь бы вы никуда не совались. Центнер, тонну яблок! Я бы ими завалил вас с ног до головы… Из-за вашей самодеятельности мы ведь тоже в первый момент решили, будто в деле возник кто-то третий со своей отдельной игрой; даже со смежниками чуть не полаялись. А затем еще парни Седельникова для чего-то наехали на контору на Зацепском валу… Вы не знаете, кстати, зачем?

– Догадываюсь, – ответил Дмитрий Олегович. – Я там у дверей случайно назначил место встречи, дипломат хотел передать. Но опоздал.

– Мы потом примерно так и подумали, – Аникеев свободной от пистолета рукой почесал переносицу, – но сначала ОЧЕНЬ удивились… Вам везет на случайности. Вы хоть знаете, что за крыша у той конторы?

– Я не рассмотрел, – проговорил Курочкин, пожимая плечами. – По-моему, самая обычная, металлическая. – Разве это так важно?

Полковник вдруг ухмыльнулся, словно услышал от собеседника нечто остроумное.

– Для ВАС, – выделил он, – это действительно абсолютно неважно. В нашей жизни вы вообще застряли по недоразумению. – С этими словами толстяк Аникеев вновь поднял дуло на уровень курочкинского лба. – Хватит, я свое слово сдержал, держите и вы свое… Что вы на меня опять так