фирмы подловил на таком букете! У тебя там в приемной двое с тяжкими телесными повреждениями, правильно? И здесь три тепленьких трупа… – Полковник окинул взором поле брани. Валяющийся на полу экс-конвоир Курочкина уже окончательно пришел в себя, однако предпочел пока лишь слабо агукнуть. Ровно настолько, чтобы его не приняли за труп.

– Двое, а не трое убитых, товарищ полковник, – уточнил из-за аникеевской спины штатский лжепостовой. – Один, я смотрю, еще шевелится.

– Ну, двое, – не стал спорить милицейский толстяк со штатским. – Нашему коллеге из ФСБ виднее. Но количество жмуриков не играет значения. Главное, ты попался с оружием в руках… Может быть, вы хотите оказать сопротивление? – с надеждой поинтересовался Аникеев у Седельникова и блондинки. – Ну, там выстрелить в меня или совершить попытку к бегству. А? Попытайся, Седло, вдруг дом не окружен?

– Как же, не окружен, – желчно отозвался Седло и без колебаний расстался с пистолетом, выпустив его, из пальцев. С лязгающим металлическим звуком оружие коснулось пола. Через мгновение рядом шмякнулся автоматик прекрасной Надежды.

– Умный ты мальчик, – с оттенком сожаления произнес полковник Аникеев. – Но бойкий чересчур. Мы ведь даже не рассчитывали, что ты сразу бросишься потрошить Мартина. Раньше ты все-таки сперва думал, а потом стрелял…

Толстый полковник извлек из кармана прозрачный полиэтиленовый мешочек, с кряхтением нагнулся, поднял двумя пальцами седельниковский пистолет, упаковал его в мешочек, а затем упрятал сверток в планшет. Лжепостовой из ФСБ с видом опытного грибника подобрал с полу оружие Надежды и Коростылева и тоже усердно принялся расфасовывать находки по отдельным пакетам.

– Напрасно стараетесь, – вновь подал голос Седельников, внимательно понаблюдав за оружейной упаковкой. – «Магнум» с моими пальчиками – чистый, не придеретесь. А кто примочил Мартина и его пса, я, знаете ли, не запомнил. Может быть, она, – Седло показал на блондинку. – Может быть, вон он, – тот же жест в сторону Курочкина.

Курочкин вздрогнул: этого ему еще не хватало!

– Впрочем, нет, припоминаю, – с ленцой продолжил шеф фирмы «Мементо». – Точно. Этот псих, – Седло еще раз показал на Дмитрия Олеговича, – выхватил узи и расстрелял обоих. А секретарша моя потом по глупости узи и подобрала… Верно, деточка?

Вероломная блондинка, как по команде, залилась очень натуральными слезами.

– Так все и было, Михаил Викторович, – сквозь плач призналась она. – Настоящий киллер, ах… – Поток слез все еще не прекращался. В бывшей каскадерше с «Мосфильма» умирала большая актриса.

Дмитрий Олегович почувствовал себя полностью уничтоженным. Он вдруг с ужасом представил себе, что сейчас полковник Аникеев и эфэсбэшник запросто примут сторону блондинки. Да и как можно усомниться в такой трогательной беззащитности?…

Однако и полковник, и лжепостовой оказались людьми из железа и камня. Горючие слезы прекрасной Надежды ничуть их не разжалобили.

– Комиссаржевская, – сказал невозмутимый Аникеев. – Алиса Фрейндлих. В лагерной самодеятельности будешь играть Дездемону… Между прочим, Седло, – деловито прибавил он, уже обращаясь к директору «Мементо», – хорошо, что напомнил. Мы на вас повесим, кроме убийства, еще и киднэппинг. Взяли и похитили постороннего человека…

– Постороннего, еще как постороннего! – воспрянул духом Дмитрий Олегович. – Шел по улице, заглянул в подворо…

– Да заткнись ты, козел! – грубо прервал его Седельников на полуслове. – Еще раз вякнешь про яблоки и про магазин, и я точно возьму грех на душу. Слышать уже не могу эту твою бодягу.

– А вы мне не указывайте! – дерзко сказал Курочкин. – Товарищу полковнику, может, интересно узнать, с чего все началось. Давайте, я сейчас все заново расскажу, прямо с овощного магазина…

С чувством глубокого удовлетворения Дмитрий Олегович заметил проступающую на лице господина Седло смертельную тоску.

– Я непременно вас заслушаю, – заверил толстяк Аникеев. – Вы мне все расскажете по дороге домой. Я вас даже лично отвезу на своей машине как потерпевшего. А все бумажки оформим завтра. Не возражаете?

Курочкин изо всех сил закивал. Лучшего выхода и представить себе нельзя. Если его доставят домой в качестве потерпевшего, то половина возможных претензий Валентины ликвидируются сами собой. Киднэппинг – красивое слово. Когда человека похищают, он вполне может обронить пакет с яблоками…

Пока Курочкин репетировал про себя самооправдательный монолог для Валентины, комнату заполнили пятнистые спецназовцы, люди в штатском и в белых халатах. Люди в халатах стали вытаскивать на носилках покойников и слегка одуревшего от дозы гексатала шмыгающего юношу. Экс-конвоир дико озирался по сторонам, пытаясь вспомнить, как он сюда попал и почему его хозяина, укладывая на носилки, накрывают с головой простыней: суперсыворотка правды вдобавок еще и отбивала память. «Нет, все-таки правильно этот препарат не запустили в серию», – чисто автоматически подумал вдруг Дмитрий Олегович, провожая глазами носилки. Он порадовался мысленно, что – несмотря на ужасные приключения сегодняшнего дня – в нем не умер профессионал-фармацевт.

Вслед за санитарами с носилками кабинет покойного Мартина покинули Седло и Надежда в сопровождении пятнистых с автоматами и двух штатских. В дверях кабинета прекрасная блондинка обернулась к Курочкину и нежно прошептала: «Пока, Дима».

– Пока, – еле слышно прошептал в ответ Курочкин. Ласковость в голосе блондинки была, без сомнения, фальшивой, однако Дмитрий Олегович, следя, как уводят Надежду, ощутил непонятную грусть. Из всех обманов, с которыми Курочкину довелось сталкиваться за всю жизнь, этот был самым возвышающим. Никогда больше такая красавица не назовет его ШЕФОМ и не попросит, чтобы он, Дмитрий Курочкин, ее приручил. И такого завораживающего «Ди-и-ма» ему не услышать. Учитывая, что на работе его зовут по имени-отчеству, а дома Валентина – изредка Дмитрием, но чаще обалдуем.

Через некоторое время в апартаментах покойного Мартина не осталось никого, кроме толстого милицейского полковника, штатского эфэсбэшника, самого Курочкина да еще простреленного портрета над столом. Аникеев о чем-то пошептался с ненастоящим постовым, а затем удовлетворенно сказал Дмитрию Олеговичу:

– Поехали! Смежники сами наведут марафет, без нас…

У входа в особняк фонда «Процветание» стояло, сгрудившись, несколько разнокалиберных машин – легковых, микроавтобусов и даже одна небольшая платформа с раздвижной лесенкой (видимо, не исключалось, что придется штурмовать резиденцию господина Фетисова сразу со второго этажа, но все обошлось). Из всех автомобилей полковник Аникеев выбрал самый длинный и самый роскошный и гостеприимно распахнул перед Курочкиным черную блестящую дверцу.

– Вам куда? – полюбопытствовал полковник, лично садясь за руль.

Дмитрий Олегович назвал улицу и номер дома.

– Не так уж далеко, – оценил расстояние толстый Аникеев, заводя мотор. – Но только придется сделать небольшой крюк: в центре опять заторы, даже мы с мигалками пробились сюда с трудом. Как вы смотрите на то, чтобы проехаться по набережной?

– Я – за, – умиротворенно ответил Курочкин. Сейчас он готов был в чем угодно соглашаться со своим милицейским спасителем. Если бы тот предложил рвануть в объезд через Тулу или Калугу – он бы и с этим не стал спорить. Начальство большое, ему виднее.

– Значит, по набережной, – повторил полковник, бережно протискивая свое великолепное авто сквозь узкое горлышко Трубниковского переулка, мимо плотного ряда припаркованных у обочины машин. – Так и порулим… Если наши братцы-кавказцы еще не запрудили всю набережную своими фруктовыми грузовиками… – недовольно присовокупил Аникеев.

При упоминании о кавказцах Курочкин сразу вспомнил выкинутого из участка беднягу Автандила, но промолчал. Кажется, нелюбовь к южным гостям – теперь такая же неотъемлемая принадлежность сотрудника внутренних органов, как наручники, дубинка, планшет или рация. Независимо от звания.

– Вы, по-моему, хотели что-то рассказать… – Голос полковника вовремя отвлек Дмитрия Олеговича от кавказских мыслей.