Чалдон повалил Колоса на живот, завернул руки, ловко спеленал его припасенной веревкой. Но на всякий случай встряхнул, будто мешок картошки, и бросил рядом с мешками.

– Теперь ты упакован, Мишаня. Лежи и помни – я промахов не знаю. Двигай первым, Чалдон!

По пути к дороге зэки спугнули стайку куропаток.

Птицы кружнули над березовым околком и уселись неподалеку от большой ели, где дорога начинала забирать вверх.

Беглецы нашли старую валежину, приволокли ее к тракту, положили сразу на выходе из поворота, так, чтобы водитель не мог увидеть бревно заранее.

– Если сверху поедут? – спросил Упоров.

– Некому сверху: них сегодня поминки, собрания по поводу будущей бдительности. У всех, окромя оперативников и почтарей. Давай еще одно бревнышко приволокем для верности, Вадим.

Принесли еще одну крепкую валежину, присели на нее все четверо.

– Дай закурить, Денис, – попросил Чалдон, протянул руку, но не взял протянутую папиросу, замер, чуть приоткрыв широкий рот. – Кто-то катит…

– Еще не время, – шепотом возразил Малина. – Померещилось.

– Тсс. Катит!

Все осторожно поднялись. Рев мотора возник неожиданно. Вадим послушал и сказал:

– «Додж».

– Значит, оперативники. Три человека с автоматами, не считая водилы.

– Сегодня менты могут быть пьяные.

– Дал бы Бог! Пельмень, если они проскочат бревна, шмальнешь водилу. Дальше разберемся. Линяем!

Машина выскочила на перевал, лихо срезав вираж и обдав грязной галькой плотную стену кустарника.

Она почти приканчивала поворот, когда шофер увидел преградившую путь лиственницу. Не успев нажать на тормоз, он рванул руль влево. Устойчивый «додж» прыгнул на край высокого кювета, царапая беспомощным левым колесом пустоту, проюзил на брюхе и ткнулся тупым носом в кустарник. Медленно наклонился, после чего завалился набок.

Выскочившего из машины сержанта Пельмень сразил выстрелом в голову, тот сел рядом с колесом, уронив автомат на колени. Через несколько мгновений автомат оказался в руках Чалдона, который тут же кубарем откатился от «доджа».

– А ну, подлюки, выходи! – крикнул Пельмень из-за большой ели.

Скрипнула дверца. Шофер прежде высунул руки, сказал просяще:

– Братцы, я без оружия!

– Ползи сюда, раз без оружия! – весело распорядился Денис. – Кто еще есть в машине?

– Товарищ старшина, – пролепетал длинношеий ефрейтор, не опуская рук. – Ранены они. Стонут.

– Ежели он хипишнется – убьем тебя! Так и передай товарищу старшине. А ну, ползи сюда, пидор!

Ефрейтор лег на землю, пополз, не спуская глаз с Пельменя, повторяя только для него одного:

– Я ж без оружия, братцы! Без оружия…

Чалдон мягким шагом подошел к машине, распахнул вторую дверцу. Глянул и облегченно улыбнулся. По-деловому вытащил еще один автомат, снова улыбнулся кому-то в кабине.

– Отвоевался, мусор. Щас подсоблю.

Он запустил обе руки в кабину, потянул к себе. Сразу раздался крик:

– Нога! Ой, лышенько! Пощади, ирод!

Старшина был белый от терзавшей его боли, но, оказавшись на земле, попытался подняться. Чалдон стукнул его по голове прикладом автомата. Старшина упал на четвереньки.

– Стой! – поднял руку с наганом Пельмень. – Боле не бей.

На лице вора играла шаловливая улыбка. Он выдернул из кобуры старшины пистолет ТТ и протянул его белобрысому ефрейтору. В этот момент старшина произнес с усилием:

– Сволочи…

Пельмень вернул ТТ себе в карман, пошевелил старшину носком сапога:

– Не заговаривайся, мусор! Как бы пощады просить не пришлось.

Упоров проверил показания приборов. Бензобак был почти полон.

Он мельком взглянул на старшину, а тот упрямо повторил:

– Сволочи! Все равно вас изловят.

– Хочешь жить? Как там тебя? – Пельмень обратился к ефрейтору, слегка покривив губы. Им владело плохое чувство. Вероятно, он еще не остыл после убийства автоматчика и желал продолжения…

– Тимофей! – вытянулся перед ним ефрейтор. – Жить я хочу. Не убивайте меня, дяденька!

– Застрели эту падаль и живи!

– Да нет… этого нельзя делать, – он смотрел завороженно на протянутый ему ТТ. – Не могу я, дяденька. Кто же меня потома пощадит за такое злодейство?!

Чалдон воткнул в зад белобрысого нож.

– А! А! Не надоть, дяденька!

– Целься, сука! В лоб целься!

– Как же так?! – ефрейтор все еще не мог прикоснуться к оружию. – Не хочу я! У меня мама одна – одинешенька, пощадите, дяденька!

Он все время обращался к Пельменю, словно чувствовал, что судьба его находится в руках этого безжалостного человека.

– Обожди, Тимофей. Не блажи, – попросил все осознавший старшина. – Дай поднимуся. Негоже фронтовику лежмя умирать.

Поднимался он тяжело, но без стона, сцепив замком зубы.

– Вроде все, – сказал он, опираясь на голый ствол лиственницы. – В сердце целься, Тимофей. Это мой приказ!

– Да не могу я! – опять запричитал ефрейтор. – Ой, Боженька – Боже! Как же так можно?!

Вадим глянул на Дениса Малинина, зло захлопнул капот машины и сказал:

– Одумайся, Денис!

– Ну же, ну! Ткни его еще раз, Чалдон, чтоб не сомневался!

– Не надо, мужики! – попросил старшина. – Малого хоть пожалейте. Ты, Тимофей, стреляй. Одна нога ведь…

И начинало уже казаться – сейчас будет выстрел, но Малина шагнул к ефрейтору, вырвал из его руки пистолет, рукояткой наотмашь ударил в челюсть. Тимофей грохнулся спиной на землю, схватившись руками за лицо.

– Все – в машину! Цирк устроили! Прощай, старшина. Шутка была глупой.

– Очко жмет, Малина?! – Пельмень крутнул пистолет вокруг указательного пальца, ловко поймал рукоятку. – Кого щадишь?!

– Я сказал – в машину! Не перечь мне, Шурик!

Они уже захлопнули дверцы, уже взревел мотор, когда раздались два выстрела подряд, и старшина, скрючившись, осел на жухлую траву. Третью пулю Пельмень послал ему точно в лоб.

– Уважаю только мертвых ментов. Живых не терплю! – Пельмень смерил Дениса оценивающим взглядом, устраиваясь на заднем сиденье. – Ну, чо ты, в рот меня кормить! Чо ты лупишься?! Замазал вас всех и себя тоже. Никто теперь не проканает чистеньким! Две мокрухи хватит на всех!

Малина опустил сверкнувшие недобром глаза и пожал плечами. Он бы успел выстрелить раньше Пельменя, но как быть с лишним мешком?…

– Поехали, – произнес сквозь зубы Денис.

А Пельмень, уже держа пистолет в боевом положении, продолжал рычать:

– Чтоб не кроили! Любого грохну, кто пасть откроет! Вор должен умереть вором!