Дознаватель Шерман приложил к глазам платок.

Стало очень тихо, лишь чей-то звук булькнул пузырем со дна уснувшего озера и тут же растворился в глубоком молчании. Руки зэков потянулись к шапкам.

Полковник переждал некоторое волнение в рядах заключенных и с пониманием посмотрел на не скрывающего своих слез дознавателя Шермана.

– Прекратить разговоры! – ни с того, ни с сего крикнул дежурный.

– …Ушел из жизни гениальный продолжатель дела великого Ленина.

– Все бы вы ушли за ним следом!

Губарь побагровел, однако сдержался. И продолжил:

– …остались бессмертные идеи Сталина, его убежденность, твердость, чистота и безжалостность к врагам социализма! Сталин умер. Дело его живет и будет жить вечно! Нет на свете силы, способной одолеть им созданное!

– Как же теперь дальше-то? – спросил, прикрывая рот, испуганный мужичонка – хлебный вор.

– Не переживай, коллега, – успокоил его Филон и взглянул на свои часы без гражданства. – Все останется на своих местах. Даже ты.

– Равняясь! – разнеслось над плацем.

Стадник пнул в зад плачущего комсорга Днепрогэса:

– Педерастов тож касается!

Колос вздрогнул, точно в зад пнули его, и с презрением посмотрел на Руслана.

«Передумал», – решил, наблюдая за Колосом, Упоров. Его охватила непонятная веселость.

– Миша, горе-то какое?! – сказал он. – Плакать хочется, а Стадник, сука, дерется.

– По вас не скажешь, Упоров. Улыбаетесь. Для меня, действительно, горе. Л отец… не знаю – переживет…

– Переживет. Старая гвардия. Ты, говорят, успел вчера с лауреата хорошие кони сдернуть?

Колос ухмыльнулся, опустив голову, глянул на ботинки.

– Ботинкам все равно, кто их хозяин: лауреат или бывший чекист. Они должны служить живому человеку.

Петр Тимофеевич скончался…

– В один день с Иосифом Виссарионовичем. Вот бы тебе со Сталина ботинки стащить!

– Не кощунствуйте, Упоров! Нас может рассудить только будущее.

– На хрена мы ему нужны?!

Пельмень, чуть пыжась, сказал:

– Если побег поведу я, то и подельников мне подбирать.

– План кажи, – прервал его Федор Опенкин.

– Взрываем новую штольню. Пока будут откапывать дубарей, уйдем левым затопленным ходом, там уже подкопались.

Сидящий на корточках у порога сутуловатый детина в меховой безрукавке поверх брезентовой рубахи и в мягких эвенкийских ичигах громко вздохнул.

– Хочешь говорить. Чалдон? – спросил Дьяк.

– Сколь там копать-то надо?

– Час – полтора, не больше. Замокнем только.

– Кто имеет сказать?

– Мне можно? – спросил Упоров, вздумал было подняться, но Чалдон положил на плечо руку.

– Будете рвать штольню, в побег не пойду.

– Тогда тебя нет! – Чалдон воткнул перед собой нож и оперся на рукоятку, как на трость.

– Спрячь приправу, – посоветовал Малина. – Он не из тех фраеров, которых можно напугать.

– Значит, договорились, – не обратив внимания на возникшее разногласие, сказал Дьяк. – Побег поведет Малина. С тобой идут Пельмень, Чалдон, Вадим и этот самый Колос, проводником из зоны. Завтра сами решите. Понесете кассу. Пуда четыре золотишка царского, да камушки. Две фигуры. Сорок патронов и граната. Чалдон знает, где остановить машину. Добудете если, ее поведет Вадим. Но шибко не рискуйте. Груз надо донести до места.

– Зачем нам Колос, Никанор?

– Сказано: за зону выведет. Груз понесет. Потом решите, не дети.

– Когда? – спросил Пельмень.

– Сейчас, – ответил Малина, пряча под телогрейку наган со взведенным курком.

Михаил Колос вошел в сарай в сопровождении Ираклия, который тут же снова ускользнул за дверь.

– Встань сюда! – Малина указал угол, куда надлежало встать бывшему чекисту. – И слушай. Это побег. Мы будем уходить через старый водовод.

– Он завален, – механически проявил свою осведомленность перепуганный Колос, но тут же, спохватившись, стал сопротивляться. – Зачем вы мне это рассказываете? Знать не хочу ваших дел!

– Тебя просили только слушать! Со вчерашнего дня там есть лаз. Охрана пустила собак. Сегодня сторожит Герда…

– Герда, – повторил Колос, пытаясь изобразить недоумение. – Но при чем здесь я? Никакой Герды я не знаю.

– Ты ее кормил, помнишь – Герда щенилась? Сам сек: она лизнула тебе руку, когда ты вешал над вахтой флаг. Хочешь дожить до коммунизма?

– Но я… я не знаю, как она отнесется ко мне сейчас. К тому же я вовсе не хочу!

– Это не имеет значения, сучий твой потрох!

«Тебя впутали в крупное дело, – подумал, слегка сожалея, Упоров. – Они ни перед чем не остановятся. Черная свеча… ты видишь ее чад».

Дверь распахнулась так поспешно, что Малина не успел выхватить наган. На пороге стоял взволнованный Ираклий:

– Стадник! Откололся от комиссии, прет сюда. Нас кто-то вложил.

Зэки переглянулись. Колос воспользовался их растерянностью, бросился к выходу. Чалдон был готов ко всему. Он поймал его за ухо и прижал к горлу нож;

– Тебе не туда, профура!

– Спрячьте его за ящики, – распорядился мгновенно оправившийся от потрясения Дьяк. – Старшина один?

– Один.

– М – да. – Никанор Евстафьевич покачал головой. – Страх потерял Ипполитыч…

Он был прозрачно спокоен и говорил почти ласковым голосом, без фальши:

– Пельмень, вы с Чалдоном задушите мента. Ираклий, покарауль это животное за ящиком. Нож при тебе?

– Все есть.

Никанор Евстафьевич не спеша вынул из мешка веревку. отрезал кусок, бросил Пельменю:

– Ему положено помереть тихо.

Стадник распахнул дверь так свободно, словно входил в родную хату, шагнул и лишь перед следующим шагом заподозрил неладное.

– Ну, здравствуй, Ипполитыч! – грустно произнес Дьяк.

– Я здесь, гражданин начальник! – закричал Колос.

Захлестнувшая горло старшины петля опрокинула его на пол сарая. Он захрипел, бордовый от напряжения, начал медленно подниматься, ухватившись за края веревки и не давая петле затянуться до конца. Воры тянули изо всех сил, по Стадник вставал, оскалив зубы ч вытаращив из орбит глаза. Стадник почти выпрямился… когда перед ним возник Упоров. Еще оставалось сомнение, в глазах напротив – мольба. Как перешагнуть такое?! Вопрос не родился. Раньше был мощный апперкот в солнечное сплетение «Ипполитыча». Он вякнул, а через секунду был мертв…

– Ну и бык, – Дьяк заметно взволновался. – Положите его под пол. Фигура – при нем? Нету. Инструкцию соблюдает. Ираклий, веди сюда это гнойное существо!