— В каких странах?

— Как сказать… Много где — и во Франции, и в Германии, и в Бельгии, и в Голландии, и в Испании. Даже в Африке был.

— В Африке? — воскликнула Светлана. — И слонов видели?

— Видел. Но для того, чтобы их увидеть, необязательно в Африку летать, пошел в зоопарк и любуйся.

— Вы в каком журнале работаете? Или как Сергей, на телевидении?

— Вы угадали, в журнале, но только в музыкальном.

— В музыкальном журнале? Так вы что, и артистов лично знаете?

— Ясное дело, знаю.

— Со многими знакомы?

— Как же по-другому? — искренне удивился Сиверов, изогнув левую бровь. — С очень многими.

— И Лагутенко знаете? И Децила?

— Кого-кого?

— Децила.

— А, этого… нет, лично с ним не знаком. Понимаешь, Света, мы по возрасту слишком разные. Тебе сколько лет, шестнадцать? А мне, извини, побольше. Так что с Децилом я лично не знаком.

— А с кем вы знакомы, ну… из таких, из наших?

— С Шевчуком, с Макаревичем.

— Они же совсем старые.

— Ну что поделаешь, возраст, — тихо и скромно произнес Глеб.

— Светка, перестань приставать к Федору! Извините, как вас по отчеству?

— Можете называть просто Федором, я не люблю, когда ко мне по отчеству обращаются, старым себя начинаю ощущать.

— Вот видишь, мама, — воскликнула Света, — я же тебе говорила, на Западе все безо всяких отчеств друг к другу обращаются. А ты мне: «К старшим по имени-отчеству.»

— Правильно твоя мама говорит. Это у них так принято, а у нас другое воспитание, культура иная. То, что хорошо для них, у нас не всегда проходит. И наоборот, для нас что-то хорошо и обычно, а для американца неприемлемо.

— Вы и в Америке были?

— Был и в Америке.

— Как вам интересно! А у меня никаких интересов. Школа, школа, вот сейчас — институт, и никакой жизни.

— Успокойся, наживешься еще. Вы, Федор, не обращайте внимания на мою дочь, она, сколько знаю ее, всегда такая бесцеремонная, лезет ко всем, пристает.

— Нормальная она у вас девушка, милая, вполне ответственная.

— Перестаньте, перехвалите. Ой, картошка! — вдруг всплеснула руками Клавдия Леонидовна, соскочив со своего места.

Светлана громко расхохоталась:

— Мама, мамочка, выключила я огонь, не беспокойся. Все уже давным-давно сделано.

— А вы говорите! — похвалил Светлану Глеб. — Она у вас толковая.

— Да уж! Когда накричишь, наругаешься, тогда начинает слушаться. А когда с ней по-хорошему, мигом от рук отбивается.

— Возраст такой, — произнес Глеб и, улыбнувшись, взглянул на Светлану. — Симпатичная девчонка и на маму похожа.

— Вот, видишь, а ты говоришь, будто я на тебя совсем не похожа.

Клавдии Леонидовне комплимент Глеба явно пришелся по вкусу, с ее лица исчезли строгость и напряженность.

— Послушайте, Федор, может, вы пообедаете с нами?

— У нас такая картошка с грибами! Мама так чудесно готовит, это просто караул, пальчики оближешь, язык проглотишь!

— Светка, замолчи! — прикрикнула на дочь Клавдия Леонидовна.

— Что молчать, если это чистая правда.

Глебу понравились и мать, и дочка, к тому же они дали ценнейшую информацию, до которой не смогли докопаться ни МУРовские сотрудники, ни прокурорские следователи, ни сотрудники ФСБ.

— С удовольствием. Не откажусь.

— У вас есть жена? — спросила Света, стыдливо заглядывая в глаза Глебу.

— А ты как думаешь?

— Чтобы у такого мужчины да жены не было. И жена у вас конечно же красавица.

— Что есть, то есть, — согласился Глеб.

Глеб провел в квартире гостеприимных Свиридовых целый час и узнал о своем мнимом друге Сергее Максимове много такого, чего не узнает ни один следователь и ни при каких обстоятельствах. Лишь Глеб со своим талантом смог расположить к себе Лидию Леонидовну и ее дочь Светлану.

— Приходите к нам в гости еще, Федор, просто так, мы будем рады, — почти в один голос предложили Глебу мать и дочь.

— Обязательно загляну. Извините за беспокойство. Я, в общем-то, забежал всего лишь на несколько минут, а видите, как получилось.

Уже у самой двери девушка приблизилась к Глебу, запрокинула голову, томно заглянула ему в глаза:

— Вы можете, Федор, прийти на мой день рождения ровно через неделю, в шесть?

— Света, перестань! — воскликнула Лидия Леонидовна. — Федор занят, ты что, разве этого не понимаешь?

— Ну и что, пусть приходит с женой, мы ведь, мама, будем рады?

— Да, конечно, — немного опустив голову, произнесла сорокалетняя женщина и затем посмотрела в глаза Глебу. — Мы действительно будем рады, к нам ведь никто не ходит.

— Спасибо за приглашение. Если такая возможность представится, то обязательно буду.

Глеб распрощался, как будто мать и дочь были его старыми друзьями и он знал их уже лет сто. Садясь в машину, он оглянулся: Светлана стояла у окна и махала ему рукой.

— Так, не забыть, — сказал себе Глеб, — ровно через неделю. Надо будет прислать цветы Светлане, бутылку вина и хороший торт. Думаю, это будет им приятно.

Глеб уехал в приподнятом настроении. Как он предполагал, так и получилось.

«Вот что такое профессионализм. Надо запоминать все, каждую деталь, каждую мелочь. Кто знает, что потом понадобится. Все-таки удивительно, зачем он покупал картину у бомжа? Что же было изображено на той картине? — Глеб продолжал ехать и пытался напряженно вспомнить сюжет. — Да, конечно же, портрет, немного странный — девушка в белом с цветами на каком-то ярко-синем фоне, словно по небу летит. Не хватало лишь звезд, солнца, птиц. Странная картинка, словно ребенок нарисовал…»

Картину Глеб видел в Витебске мельком, из-за плеча рыжего мужчины с двумя родинками на шее. Тогда его больше, чем живопись, интересовало, куда подевался Омар. Мужчина был с женщиной с короткой стрижкой и серьгами, в которых поблескивали зеленые камешки.

«По-моему, в руках мужчина держал фотоаппарат „мыльницу“. А как был одет Макс Фурье? Ну давай, давай, восстанавливай, собирай из кусочков цельную картинку. Играл духовой оркестр, по-моему, музыканты играли Штрауса. Да, да, фантазию Штрауса. Гобой немного фальшивил, а барабан бил слишком торопливо. Да что возьмешь с духовиков? Наверное, самодеятельный оркестр. Ясное дело, не оркестр фон Караяна. Так в чем же был одет француз? Воротник стойка, очки, круглые очки, камера… француз был с видеокамерой. На ногах у Макса Фурье, по-моему, сандалии. Нет, ног я не видел, но то, что рубашка была с коротким рукавом, а худые руки были волосатыми, это точно, в этом я ошибиться не мог. Рыжий мужчина с родинкой на шее на ухо сказал своей подруге: „Смотри, иностранец покупает у этого придурка“. Придурок… А как же выглядел этот придурок? Почему я его практически не запомнил? Ну, Глеб, вспоминай, вспоминай,