Самое главное – товарищ Ван жив, он возвращается, наш от– важный, замечательный Ван Лун! Да разве я хоть на минутку могла сомневаться в том, что он вернется! И слезы почему-то катились у меня по щекам, хотя я тогда не ощущала их, только потом заметила, что лицо у меня мокрое… Как странно: чело– век радуется, а из глаз катятся слезы…

Ван Лун уже спускался по склону. Но почему его так шата– ет, почему он спотыкается? Конечно, он очень устал. Да нет, не только устал – ему ведь не хватает кислорода! Ему нечем дышать! Ой, он чуть-чуть не упал! Удержался на ногах, сделал несколько шагов – и снова зашатался… Упал! Оперся руками о землю, сел, пытается подняться – и снова падает…

– Скорее! Ван задыхается! На помощь! – кричала я неиз– вестно кому.

Снизу медленно-медленно (или это только так казалось мне отсюда?) к Ван Луну поднимался по склону кто-то в скафандре: я, конечно, не могла разобрать, кто именно. Но потом сообра– зила, что это Вадим Сергеевич: Николай Петрович не мог бы так энергично взбираться на склоны, чтобы сократить путь. Молодец Вадим Сергеевич, он подымается не по обходной легкой дороге, а прямо по круче! А сзади, следом за ним, спешит и Николай Петрович. Ох, хоть бы они успели, ведь до Ван Луна еще далеко!

Я увидела, что товарищ Ван опять пытается встать; нет, он уже не может идти, он ползет на коленях, опираясь на руки, к самому крутому месту склона… Что он делает? Сидит на зем– ле… снимает шлем… Что это? Зачем? Но я тут же поняла, что Ван Лун решил снять шлем, потому что даже насыщенный уг– лекислотой воздух Венеры сейчас для него лучше, чем отрав– ленный воздух в шлеме.

Сняв шлем и бессильно уронив его на землю, Ван Лун увидел товарищей, спешивших к нему на помощь. Он махнул рукой и как будто хотел что-то крикнуть. Зачем, зачем тратить силы, то– варищ Ван! Скорее спускайтесь, скорее!

Словно услышав меня, Ван Лун поднялся на ноги, оставив шлем на земле, и, шатаясь, начал спускаться навстречу Вадиму Сергеевичу. Нет, лучше бы он оставался на месте! Ему трудно было удержаться на крутом склоне, и он, взмахнув руками, упал. Но, к счастью, не покатился вниз по острым камням – они могли бы поранить его не защищенную теперь голову. Он уже не мог двигаться, а лежал неподвижно, с бессильно запро– кинутой головой. Если он пошевельнется, то может скатиться вниз, разбиться… Вадим Сергеевич, скорее! Ван Лун задыха– ется! И темные тени пробегают все чаще, сейчас станет совсем темно!

Но вот Вадим Сергеевич добрался к лежавшему без всякого движения Ван Луну и начал стаскивать его вниз, не ожидая приближения Николая Петровича. В этот момент небо, как всег– да бывает на Венере, почти сразу потемнело, и все покрыл со– бой фиолетовый туман. Я уже ничего не могла видеть.

Я включила наружный прожектор, хотя не знала, как напра– вить луч в их сторону. Зато теперь они могли отчетливо ви– деть местонахождение корабля. Потом наполнила кислородом из баллона две подушки – я запомнила, как делал это Вадим Сер– геевич, когда Ван Лун приводил в сознание Николая Петровича. Мне казалось, что я проделала это очень быстро. Но не успела я развернуть постель Ван Луна, как услышала стук открывающе– гося люка и тяжелые, медленные шаги. Идут!

Николай Петрович и Вадим Сергеевич внесли Ван Луна и вы– тащили его из скафандра. Страшно было смотреть на посиневшее лицо Ван Луна, на его полуоткрытые запекшиеся губы. Николай Петрович увидел подушки с кислородом, удовлетворенно кивнул головой и приложил наконечник трубки к губам Вана. А Вадим Сергеевич поднимал и опускал его руки. Но Соколу не пришлось долго заниматься искусственным дыханием: Ван Лун спустя ми– нуту-две вздохнул и пошевелился. Отравление углекислотой, очевидно, было небольшим. Ван Лун вдыхал полной грудью кис– лород из подушки, которая быстро худела. Я держала наготове вторую. Лицо товарища Вана прояснилось, с него начала схо– дить синева. Наконец открылись глаза, и даже на губах появи– лось какое-то подобие улыбки. Он сделал еще несколько глубо– ких вдохов, а когда я хотела заменить подушку с кислородом, отстранил ее и решительно сказал еще слабым голосом:

– Думаю, не нужно. Уже хорошо. Когда кругом друзья, это тоже кислород. Друзья – это очень, совсем хорошо…

Опираясь на руки, он приподнялся и сел. Николай Петрович, уже снявший шлем, предупредил его:

– Ван, осторожнее! Вы еще слишком слабы, отдохните!

Но Ван Лун только усмехнулся. Он уже сидел и смотрел на нас странно блестевшими глазами. Меня поразила необыкновен– ная теплота его взгляда, какое-то совсем-совсем незнакомое выражение его лица.

– Девушка… Галинка, спасибо, – сказал он, медленно про– тягивая мне руку. – Не умею много… говорить. Спасли ме– ня… спасибо. Все.

Честное слово, еще немножко – и я разревелась бы, видя, что Ван Лун, всегда такой сдержанный, невозмутимый, сейчас волнуется и запинается. Я сжимала руку Вана, смотрела в его умные, блестящие глаза и молчала как дура, не зная, что ска– зать ему. А он немного погодя проговорил:

– Из леса вывели, хорошо. Теперь помогите еще встать.

Он оперся на мою руку и поднялся на ноги. Сделал два-три шага по каюте. Силы возвращались к нему с каждым новым вдо– хом чистого воздуха, с каждой минутой.

– Немного хочется обедать, – сказал он, улыбаясь. – Или ужинать, все равно.

Да, ведь он не ел ничего с самого утра! Как я могла это забыть!

Через несколько минут Ван Лун уже сидел за ужином. А ког– да, отодвинув тарелку, он огляделся по сторонам, будто отыс– кивая что-то, Вадим Сергеевич уже подавал ему набитую труб– ку, а я подносила горящую спичку. Николай Петрович рассмеял– ся:

– Пожалуй, есть смысл претерпеть некоторые опасности, чтобы за тобой так ухаживали, а, Ван?

Ван Лун, с наслаждением выпуская клубы дыма, ответил:

– Сами решите, Николай Петрович. Расскажу – узнаете. Было иногда не очень весело…

Он сжато рассказал нам о том, что с ним произошло, как ему удалось спастись от гигантской стрекозы и как он доби– рался до нас. Я не пишу об этом здесь, так как рассказ това– рища Вана записан Николаем Петровичем в его журнале. Могу сказать только одно: я уверена, что никто из нас не выдержал бы такого напряжения. А он говорил так спокойно, будто речь шла не о нем, не о страшных опасностях, которые он перенес только что, а о каких-то обычных наблюдениях.

– Остались два вопроса, – закончил рассказ Ван Лун. – Ду– мал, сам не решил. Эти живые шары и цилиндры – что это та– кое? Может, гипертрофированные микроорганизмы? Поедают друг друга, живут кучами. Очень странно. Как думаете, Николай Петрович?

– Что же я могу сказать, Baн? – задумчиво отвечал Николай Петрович. – Недоумеваю так же, как и вы. Если бы я услышал подобный рассказ на Земле, то, каюсь, просто не поверил бы. Ведь нам очень трудно представить себе эту низшую форму жи– вого бытия в виде таких больших существ, да еще так активно действующих, как вы описали. Но здесь, на Венере, после все– го, что нам пришлось увидеть… жизнь приняла тут настолько необычные формы… Придет время, когда вслед за нами здесь появятся другие исследователи, они соберут больше материала для выводов. А мы не будем спешить, ограничимся теми факта– ми, которые нам пришлось наблюдать. Еще что, Ван?

– Второе – это лес без листьев. Не понимаю, почему такой голый? Если бы пожар, понятно. Но пожара не было. И папорот– ников не осталось.

– Ну, это гораздо проще, Ван. Вы говорите, что видели гу– сениц? – откликнулся Вадим Сергеевич.

– Да, видел. Большие, ползали по деревьям.

– И тучи насекомых, которые нападали на вас?

– Тоже видел, – согласился Ван.

– Самое естественное предположить, что это был период, когда гусеницы превращались во взрослых насекомых. Они объ– ели всю листву на этом участке леса, пожрали все папоротни– ки. Большинство их уже превратилось в больших насекомых, а некоторая часть еще не успела.

Ван Лун задумался.

– Наверно, так, – ответил он наконец. – Не догадался. Не– когда было думать. Сожалею, что затруднил вас таким простым вопросом.