— А меня — Виктория-Гортензия-Сибилла.

Никакой ошибки, таким образом, быть не могло — чересчур уж невероятное совпадение получилось бы, теория вероятности категорически против. Бросив на стол банкнот, Мазур поднялся и неторопливо пошел следом за ней ко входу в один из помянутых домов.

Вестибюль оказался идеально чистым и вполне респектабельным — хотя, по точной информации, заведение это по своей потаенной сути являлось не более чем «нумерами на час». Портье — тоже вполне пристойного облика — не моргнув глазом, принял от Мазура соответствующую денежку, не внося новоприбывших ни в какие регистрационные книги, после чего откинулся на спинку стула и то ли задремал по-настоящему, то ли мастерски притворился.

Они поднялись на второй этаж, девушка отперла дверь и пропустила Мазура вперед, в скудно обставленный номер. Тщательно заперев дверь, уже не глядя на Мазура, с деловитым видом направилась в дальний угол, к высоченному платяному шкафу, помнившему, должно быть, последнего французского императора, распахнула дверцу и сделала приглашающий жест.

Мазур двинулся в указанном направлении.

— Слева, — сказала девушка, — и — от себя.

Там, внутри, не имелось никаких полок и вешалок. Пошарив слева, Мазур быстро нашел примерно на той высоте, где обычно располагается дверная ручка, узкое углубление, вложил туда пальцы и сильно нажал от себя.

Задняя стенка шкафа легко подалась внутрь, и Мазур вошел в примыкающее помещение — такой же безликий, скудно меблированный гостиничный номер. Разница заключалась лишь в том, что здесь стояли письменный стол и парочка стульев — и уж, разумеется, в том еще, что за столом, девственно чистым, украшенным лишь массивной пепельницей, восседал адмирал Самарин по кличке Лаврик, глядя на Мазура с беззаботной ухмылкой.

— Явился, наемник мировой буржуазии? — сказал он дружелюбно. — Ну, как оно? Как себя чувствуешь, на старости лет переквалифицировавшись в рэкетмены и терминатора на службе у олигархов?

— Погано, — сказал Мазур, присаживаясь. — Сам бы попробовал... Вот уж действительно, угораздило на старости лет...

— Не ной, старче, — безмятежно сказал Лаврик. — Бывало и хуже. Помнится мне, кто-то давно тому трудился и вовсе вышибалой в латиноамериканском борделе...

— В силу крайней необходимости и безвыходности, — сказал Мазур. — Всего-то несколько недель, уточняю. А в этой поганой личине, которую вы на меня напялили, пришлось добросовестно обитать год. Целый год, Лаврик. Прекрасно зная, что собственная квартира набита чужими микрофонами, которые даже постельные дела с женой пишут. Ну, и все прочее — от инсценировок до реальных плевков в лицо от старых друзей, пытавшихся наставить начинающего рэкетмена на путь истинный...

— Фигуральные плевки-то были.

— От этого не легче, — сказал Мазур. — Все равно ощущения премерзкие.

— Хреново?

— А ты думал? Тебя бы на мое место...

— Ну, что поделать, что поделать, — сказал Лаврик, не особо пытаясь и скрыть, что сочувствие в его голосе исключительно дежурное, напускное. — Есть такое волшебное слово — «интересы дела». Не мне тебе объяснять. Ежели родина требует, чтобы ты стал гиппопотамом, изволь сесть в пруд по самые ноздри, хрюкать и добросовестно жрать водоросли... Тебе, между прочим, крупно повезло. Год изображал всего-то навсего оборотня в погонах, на старости лет подавшегося за неправедной денежкой. А если в тебе родина велела квалифицированно голубых пассивно соблазнять?

— Типун тебе на язык... — сказал Маур без всякой злости.

— Время у нас есть. Если хочешь поплакаться мне в жилетку, валяй. Пару минут я твое нытье выдержу.

— Поди ты, — сказал Мазур, — не дождешься...

— Прекрасно, — сказал Лаврик. — Тогда держи стакан и поговорим о деле.

— А здесь...

— Совершенно безопасно, — сказал Лаврик. — Когда это я устраивал хазы в небезопасных местах? Все это здание, вместе с девками, уборщицами, унитазами и лампочками куплено на корню. Новыми русскими, которые просто-напросто перекупили процветающий бордель, — тем самым достигнута восхитительная легальность и респектабельность. Наркотиков тут нет, а значит власти закрывают глаза и ни о каком двойном дне не подозревают... В старые времена лучшей крышей для резидентуры была какая- нибудь фирмочка по продаже пылесосов с аборигенами в числе владельцев. А теперь, согласно гримасам эпохи — контролируемый русскими бордельчик... Ну что? Дела у тебя, я вижу, идут прекрасно.

— Не совсем, — сказал Мазур. — До меня тут старый знакомый докопался...

Выслушав его, Лаврик некоторое время сидел, уставясь в потолок, потом заключил:

— Ничего страшного, в общем. С чем-то похожим тебе все равно в Африке пришлось бы столкнуться. Главное, не расслабляйся и помни, что мы с тобой бессмертны... В Африку, значит, завтра?

— Ну да, — сказал Мазур. — Слушай, у меня никаких сомнений: если президента всерьез собрались валить, то для этого нет места лучше Киримайо. Сам должен прекрасно помнить, что это за развалины, полностью их прочесать невозможно, контролировать — тоже. А мы, Олеся говорила, полетим прямиком в Киримайо, где вскоре ожидается и президент...

— А в чем проблема? — пожал плечами Лаврик. — Можно подумать, тебе в новинку что свергать обезьянских президентов, что спасать... Подумаешь, Киримайо...

— Собственно говоря, не в том дело... — сказал Мазур с некоторой нерешительностью. — Если президента и в самом деле намерены замочить в Киримайо, я постараюсь дать им по рогам... Не в том дело, Лаврик... Игра вообще стоит свеч? Я добросовестно лез из кожи целый год. Лицедействовал, врастал в чужую шкуру, оборотнем прикидывался... Ладно. Они клюнули, как ты и предвидел. Они меня затянули и взяли на работу... И что? А все в конечном итоге свелось к тому, что мне предстоит выполнять роль цербера при купленном с потрохами обезьянском президенте... Хочешь сказать, ради этого все и затеяно? Если по каким-то неведомым высшим соображениям необходимо сохранить именно этого президента, все можно было провернуть проще, без затянувшейся на год клоунады...

— Да нет, милый, — сказал Лаврик тихо и серьезно.

За четверть века Мазур его прекрасно изучил. Знал именно это выражение лица. Когда оно обозначалось, речь непременно шла о какой-то крупномасштабнейшей гадости — и никакой мелочевки, по мелочам Лаврик не работал отроду...

— Ладно, не буду тебя мучить, — сказал Лаврик словно бы устало. — В конце концов, ты у нас кадр проверенный, жизнью битый, сверхсекретными подписками опутанный... Разумеется, дело вовсе не в президенте. В чем-то другом. И мы пока что не знаем, в чем. Это чистейшая правда, Кирилл, так и обстоит... Отступим назад на год. Когда ты, к немалому удивлению своему, узнал, что иные авторы боевиков и прыткие журналисты, сами того не ведая, оказались правы.

И в самом деле существует Белая Бригада — суперзасекреченное подразделение спецов из разных контор, занятое суперважными делами... Тебе сделали предложение, и ты, обдумав и взвесив, его принял...

— Я помню, — не без сарказма сказал Мазур.

— Вот и ладненько... Год назад наши смежники из братской конторы принесли в клювике интереснейшую весть: образовалась некая олигархическая группировка, которая некоторое время со всем прилежанием подыскивает для себя человека, обладающего набором определенных качеств. Во-первых, это должен быть опытный спецназовец, волкодав и супермен, во-вторых, что гораздо более важно, он должен быть по-настоящему порядочным человеком. Именно что порядочным. Высокоморальным, надежным, не умеющим и не способным предавать и вести двойную игру... Второму обстоятельству придавалось гораздо больше значения, чем первому. Скурвившихся спецов немало гуляет по просторам бывшей империи. А вот по-настоящему порядочных — мало. Требовался субъект с минимальнейшими грешками на совести. А именно такого найти трудновато. В нашем богоспасаемом отечестве золотой середины как-то не знают.