Издали, если смотреть простым глазом, без малейшего участия оптики, поместьице выглядело как кукольный домик. Или музейный экспонат из несуществующего пока что музея: «Классический образец усадьбы нового русского средней руки конца XX — начала XXI вв.».

Именно что усадьба. Не более того. Усадебка. Никакая не латифундия — Мазур помянутые латифундии видывал не единожды на других континентах и потому знал, с чем сравнивать. На феерические рублевские замки, с коими обстоит в точности как со снежным человеком (никто его в натуре толком не видел, одни случайные фотографии, зато пересудов несчитано), это хозяйство не походило нисколечко. Но все равно могло повергнуть в лютую классовую ненависть рядового бюджетника: сотках на пятидесяти расположились краснокирпичный двухэтажный особнячок с зелено-белой острой крышей (барская обитель), два домика поскромнее и поменьше (для обслуги), гараж в том же стиле, аккуратненькая, как игрушечка, крохотная генераторная. Вся эта благодать окружена зелеными газонами, связана мощеными дорожками, украшена гамаками, шашлычницей под стильным навесом, плетеными креслами и прочими уютными мелочами. Даже собачья будка соответствует — выполнена в виде теремка с резным коньком на крыше.

Вообще-то Мазуру тоже полагалось бы испытать прилив той самой классовой ненависти — на постройку подобного поместьица ушло бы его скромное военное жалованье лет за триста (и то если бросить курить и вместо коньяка ограничиться технарем). Но он был на работе, а в таких случаях всякая лирика отметалась заранее вместе с любыми собственными эмоциями и мыслями по поводу. Закон ремесла...

И уж тем более он не испытывал ни тени классовой ненависти к нетерпеливо топтавшемуся рядом заказчику, в принципе, насколько известно, обремененному лишь минимумом прегрешений, характерных для всякого нового русского. В пределах средней нормы, если можно так выразиться. Малый джентльменский набор. В конце-то концов, если смотреть в корень и докапываться до глубинных истин, этот сучивший ножонками, прекрасно одетый индивидуум был в данной конкретной ситуации стороной, безусловно, потерпевшей. Как с точки зрения эфемерных законов российских, так и элементарной человеческой справедливости. Не он шубу украл, а у него украли. И, в полном соответствии с классикой, взвыл купец Бабкин, жалко ему, видите ли, шубы. Что б он делал, не будь на свете благородного Мазура?

— Вы сказали что-то? — нетерпеливо спросил клиент, чьей фамилии Мазур старался не держать в голове, все равно скоро разбегутся навсегда, как случайно встретившиеся посреди океана корабли.

Мазур сообразил, что последнюю мысль пробормотал вслух. И сказал:

— Я говорю — что вы так суетитесь? Чуть не год пребывали в нынешнем своем печальном положении, а теперь, когда считанные минуты остались, покою от вас нет...

— Да вот как-то... — с заискивающей улыбочкой притопнул клиент, — раньше перспективы не было видно, а сейчас остается только руку протянуть... Вот и покусывает... нетерпение.

— Терпите, родной, терпите, — небрежно сказал Мазур, не глядя на него, словно отмахнулся. — Христос, знаете ли, терпел и нам велел... Слыхивали про такого?

— Шутите?

— Ага, — сказал Мазур. — Для скоротания времени.

— А чего мы ждем, собственно? Вы ведь вроде бы все, что надо, высмотрели...

— Тс! — страшным шепотом сказал Мазур, притворяясь, будто усмотрел на объекте нечто чертовски важное.

Подействовало — клиент шарахнулся и моментально заткнулся. Вытянув шею, уставился туда же, пытаясь определить, что привлекло внимание грозного спеца.

На самом деле в поместьице не происходило ровным счетом ничего, достойного внимания. По обширному двору, то по аккуратным дорожкам, то по травушке-муравушке, лениво слонялась здоровенная овчарка. Объявился один из телохранителей, тот из двух, что пониже, плюхнулся в легкое кресло и принялся пускать дым в безоблачные небеса. На терраске показалась уже намозолившая глаза хозяйская куколка — стандартное длинноногое создание в куцем красном халатике, с копной крашенных под Мерилин Монро волос и грацией гусыни. В руках у нее наблюдался поднос с сифоном и стаканами, каковой она, вихляя бедрами, доставила к столу и плюхнула на оный с простотой официантки из дешевой кафешки — где ее, очень может быть, и подобрали. За время пристального наблюдения Мазур давным-давно сделал вывод, что хозяин этого райского уголочка — плебей законченный во всех смыслах и представления о красивой жизни у него самые убогие. Охранник, впрочем, таращился на лялькину попку так, будто лицезрел именно Мерилин.

Мазур даже поморщился, словно от зубной боли: с какой дешевкой приходится работать... И тут же отметил уже с профессиональной деловитостью: ага, вскоре должен появиться хозяин, не для охранничка же девочка тащит прохладительное...

— Ну, хватит, пожалуй что, здесь торчать, — сказал он, не поворачиваясь к клиенту. — Скоро начнем...

И глядя на аккуратное поместьице, в который раз предался философским размышлениям: удивительная все-таки вещь — инерция человеческого мышления. Нечто прямо перед человеком расположено, на блюдечке с голубой каемочкой под нос подсунуто, а он в упор не видит, в том числе и своей собственной выгоды. Или, наоборот, самых трагических для себя последствий.

Как это было, например, с покушениями. Еще аж в 1572 году, в славном городе Париже, впервые в истории попытались завалить некоего адмирала из тогдашнего, пусть неуклюжего, но мощного ружья. То, что клиента при этом ранили, а не положили насмерть, — чистой воды случайность, вина стрелка. Все равно, следовало сообразить, насколько удобно и практично валить мишень из ружья, с безопасного отдаления. А вот поди ж ты, что-то застопорилось в мозгах. Четыреста с лишним лет лезли вплотную с кинжалами-пистолетами (и даже при успехе моментально попадали в руки охране), бомбы швыряли опять- таки с полудюжины шагов (сплошь и рядом сами отдавая концы). И только гибель президента Кеннеди оказалась, так сказать, возвращением к истокам... Дотумкал кто-то наконец четыре сотни лет спустя...

Или — самолеты. Только в девятьсот семидесятом в некую криминальную башку наконец стукнула мысль, что можно захватить пассажирский самолет. Хотя и до того, на протяжении добрых сорока лет, возможностей было предостаточно, а препятствий — ни малейших...

В данном конкретном случае символом людского недоумия выступала речка. Совсем даже не широкая, метров двадцать, медленная, как улитка, протекавшая мимо полутора десятков особняков и особнячков — и только три из них были отгорожены от воды капитальной стеной. Еще два — высокой сеткой рабицей. А остальные (в том числе и та усадебка, на которую нацелился Мазур) были с воды совершенно открыты, не наблюдалось хотя бы хлипконькой изгороди, плетня по колено высотой. Голыми руками бери...

А называется это — классическое сухопутное мышление. Ручаться можно, у каждого второго хозяина владений на берегу речушки, не считая каждого первого, есть основания опасаться мести, разборок, сведения счетов — или хотя бы грабителей. Но угрозу они усматривают только с суши,