поколения.

— Как правило, — сухо заметил Рене.

Майлз пожал плечами. — Затруднение — проходящая эмоция. Если Прогрессисты получат вместо тебя Сигура, в следующем поколении голос графа Форбреттена будет не на их стороне. Так что они тебя поддержат, — Майлз заколебался. — Они ведь поддерживают тебя, правда?

— Более или менее. Главным образом. Некоторые. — Рене иронично махнул рукой. — Некоторые думают, что, если они проголосуют против Сигура и проиграют, они наживут себе постоянного врага в Совете. А голос, как ты говоришь, есть голос.

— И все же — ты можешь сказать, каково соотношение сил?

Рене пожал плечами. — Дюжина точно за меня, дюжина — за Сигура. Моя судьба будет решена людьми, занимающими среднюю позицию. Большая часть из которых в этом месяце с Гем-Бреттенами не разговаривала. Не думаю, что это хороший признак, Майлз. — Он искоса поглядел на своего гостя с выражением, странно объединяющим в себе язвительность и колебание. Нейтральным тоном он добавлял, — А ты знаешь, как собираются голосовать Форкосиганы?

Майлз заранее понимал, что при встрече с Рене ему придется ответить на этот вопрос. Это также понимал каждый граф или его представитель в Совете, и именно это, несомненно, было объяснением того, что за последнее время светская жизнь Рене внезапно сошла на нет; если кто-то и не избегал его лично, то избегал этой проблемы. Имея на обдумывание пару недель, Майлз получил готовый ответ. — Мы за тебя. А ты сомневался в этом?

Рене выдавил жалкую улыбку. — Я был почти уверен, но вообще-то есть большая радиоактивная яма, которую цетагандийцы устроили прямо в центре вашего Округа.

— Это все история, парень. Я увеличиваю твои шансы при подсчете голосов?

— Нет, — вздохнул Рене. — Вас я уже учитывал.

— Иногда один голос является решающим.

— Я схожу с ума, думая, что все могло бы уже решиться. — признался Рене. — Ненавижу. Жаль, что все еще не закончено.

— Терпение, Рене, — рекомендовал Майлз. — Ты не должен терять своего преимущества из-за расстройства нервов. — Он глубокомысленно нахмурился. — Кажется, у нас есть два равных юридических прецедента, конкурирующих друг с другом. Граф выбирает своего преемника, с согласия Совета, подтверждаемого вотумом одобрения, как это было с Лордом Полуночником.

Рене криво улыбнулся. — Если лошадиная задница может быть графом, так почему не целая лошадь?

— Я думаю, это было на самом деле одним из аргументов пятого графа Форталы. Интересно, сохранились ли еще в архиве какие-то расшифровки стенограммы тех заседаний? Если так, мне надо как- нибудь их почитать. Как бы то ни было, Полуночник явно показал, что кровная преемственность хотя общепринята, но не обязательна. Даже если в этом случае в конце концов граф не достиг того, что хотел, есть еще множество других не столь незабываемых прецедентов подобного типа. Выбор графа важнее графской крови — если граф не забыл выбрать. И лишь тогда играет роль первородство по мужской линии. Твой дедушка был утвержден наследником, когда… когда был жив муж его матери, так ведь? — Майлза утвердили наследником его собственного отца в период Регентства, когда отец был в полной своей власти, чтобы протащить это через Совет.

— Да, но мошеннически, как это утверждается в иске Сигура. А результат мошенничества не может быть признан действительным.

— А не мог бы старик знать об этом? И есть ли какой-то способ доказать это, если это так? Поскольку если он знал, что твой дедушка ему не сын, его утверждение было законным, и возражение Сигура испаряется.

— Если шестой граф и знал, мы не смогли найти свидетельства этого. Мы переворачивали архивы семьи вверх дном целыми неделями. Думаю, он не мог знать, а то , разумеется, убил бы ребенка. И его мать.

— Я не так уверен. Оккупация была странным временем. Я тут думал о «войне ублюдков» в Дендарийских горах. — Майлз понизил голос. — Если было известно, что отец младенца цетагандиец, женщина делала аборт или ребенка убивали как можно скорее. Время от времени партизаны имели обыкновение устраивать своего рода ужасную игру, подкидывая оккупационным солдатам маленькие трупики. Таким дьявольским образом они старались лишить присутствия духа цетагандийских солдат. Во- первых, это было нормальной человеческой реакцией, и, во-вторых, даже те, кто слишком очерствел к тому времени чтобы что-нибудь чувствовать, понимали, что если куда-то подкидывали мертвого младенца, туда же могли подложить и бомбу.

Рене скривился от отвращения, и Майлз с опозданием понял, что аляповатый исторический пример мог бы приобрести для него новое и личное значение. Он поспешил продолжить, — Но не только цетагандийцы возражали против таких игр. Кое-кто из барраярцев тоже это ненавидел, считая это пятном на нашей чести — принц Ксав, например. Я знаю, что он неистово спорил об этом с моим дедушкой. Твой де… шестой граф мог быть полностью солидарен с Ксавом, и то, что он сделал для твоего деда, было своего рода молчаливым ответом.

Рене с пораженным видом наклонил голову. — Я никогда о этом не думал. Верно, он был другом старого Ксава. Но это все еще не дает нам никаких доказательств. Кто мог знать, о чем покойный граф догадывался, но никогда в этом не признавался?

— Если у тебя нет никаких доказательств, то у Сигура нет и опровержения.

Рене слегка оживился. — Это правда.

Майлз вновь пристально уставился на великолепную панораму урбанизированной речной долины. Несколько маленьких судов с пыхтением двигались в обоих направлениях по сужающемуся потоку. Форбарр-Султану построили давным-давно в том месте континентальной части материка, куда еще можно было добраться от побережья — выше по реке торговые перевозки были невозможны, им мешали пороги и водопады. Только за последние сто лет — с момента окончания Периода Изоляции — дамба и плотины вверх по течению от Звездного Моста трижды рушились и были восстановлены.

Сквозь нежно-зеленые верхушки деревьев напротив особняка Форбреттенов виднелись зубцы крепостной стены Замка Форхартунг, серые и архаичные. Традиционное место собраний Совета Графов свысока — в прямом и переносном смыслах этого слова, как сухо подумал Майлз — смотрело на все эти преобразования. Когда не велось войны, можно было очень долго ждать изменения состава Совета по причине смерти кого-то из старшего поколения графов. В нынешнее время в Совете за год утверждалось в среднем одно-два новых лица, да еще с ростом продолжительности жизни темпы этого оборота все более замедлялись. Утверждение одновременно двух графов, да еще на каждое место было по два претендента — один из прогрессистов, другой из консерваторов — было весьма необычным делом. Или, скорее, именно место Рене разыгрывалось между двумя основными политическими партиями. Другой случай был более таинственным.

Майлз спросил Рене, — Ты не знаешь, в чем состоит выдвинутое леди Донной Форратьер возражение против наследования графства Форратьер ее кузеном Ришаром? Ты слышал об этом что-нибудь определенное ?

Рене махнул рукой. — Мало что. Но с кем мне в последнее время удалось побеседовать? Исключая присутствующих. — Он кинул на Майлза взгляд тайной благодарности. — Бедственная ситуация показывает, кто твои настоящие друзья.

Майлза обеспокоила мысль о том, как много времени потребуется ему, чтобы справиться с этим. — Не думай обо мне лучше, чем я есть, Рене. Я бы последним на Барраяре стал утверждать, что немного инопланетной крови в жилах делает человека неподходящим для графского титула.

— О. Да. Ты наполовину бетанец, верно. Но в твоем случае, по крайней мере, это правильная половина.

— На пять восьмых бетанец, если быть точным. Меньше чем наполовину барраярец. — Майлз осознал, что он только что подставился для едкого словца относительно своего роста, но Рене случаем не воспользовался. Байерли Форратьер никогда не пропустил бы такой возможности, а Айвен по крайней мере посмел бы усмехнуться. — Я обычно стараюсь избегать привлекать внимание людей к этой