Полиевктом. Но предложение было высказано так вежливо, что отказаться от него показалось ей неудобным.

«Я в самом деле гораздо больше русская, чем могла предполагать!» -насмешливо подумала она.

А вслух сказала:

— Спасибо, Пол. Я с удовольствием приму ваше приглашение.

— Тогда послезавтра в восемь вечера я заеду за вами в отель.

Кусты были разбросаны по всему широкому газону, и казалось, что в траве, по-ноябрьски пожухлой, гуляют какие-то фантасмагорические существа.

— Летом, когда на кустах листья, все сразу понятно, — сказал Полиевкт. — Вот жираф, вот носорог. Вот пудель — видите, лапку задрал. Особенно трудно было с жирафом: еле нашли куст такого сорта, чтобы можно было выстричь длинную шею. Но ландшафтный дизайнер оказался настоящим профессионалом, не зря мне его рекомендовали.

Приглядевшись, Алиса различила в переплетениях голых веток те самые фигуры, о которых говорил Полиевкт.

— Выглядит по-американски, — сказала она.

— Да, я тоже заметил, что газон в Америке — это святое, — кивнул он. — На нем, насколько я понял, даже цветов не сажают, только траву?

— Да, кажется, — пожала плечами Алиса. — Я не очень этим интересовалась.

— Вы, наверное, вообще равнодушны к быту. То есть вряд ли посвящаете себя его тяготам.

— Вообще не посвящаю, — улыбнулась Алиса. — В Нью-Йорке ко мне раз в неделю приходит мэйд и убирает квартиру. У меня очень маленькая квартира, потому что она на Манхэттене, там дорого иметь большую. В промежутках между уборками я не делаю по дому ничего, только мою посуду. В посудомоечной машине. Но у нас все так живут, ничего исключительного. Американский быт очень функционален.

А еду домой вы покупаете в китайском ресторанчике по дороге с работы, а если обнаруживаете на джинсах пятно, которое не отстирывается в машинке, то сдаете их в химчистку, — улыбнулся в ответ Полиевкт. — Я часто бываю в Штатах по работе, поэтому хорошо себе представляю, как организован ваш быт. Он правильно организован. Если бы со мной жила женщина, я устроил бы ее быт только по- американски, — безразличным тоном добавил он.

Что в его доме никакая женщина не живет, Алиса уже поняла. То есть какая-то женщина, судя по порядку и чистоте, была, но это наверняка была вот именно приходящая уборщица — мэйд, — такая же, как у нее в Нью-Йорке. Да и весь этот загородный дом, а не только газон перед ним, выглядел очень по- американски. Он был до пустоты просторен, в нем совсем не было того, что в России называлось уютом, а Алисе казалось захламленностью: бесчисленных полочек, ковриков, комодов, тяжелых, как гробы, деревянных шкафов и прочего подобного. Когда Маринка пригласила ее в гости к своей маме, которая жила в маленькой квартирке в Медведкове, Алиса едва не задохнулась от пыли, глубоко въевшейся во весь этот сомнительный уют.

В доме Полиевкта ничего такого не было, и дышалось в нем легко. Но в безразличности тона, которым он сказал о том, что обеспечил бы живущей в этом доме женщине американский быт, Алиса слишком явственно расслышала нарочитость.

«Не надо было сюда приезжать, — подумала она. — Прекрасно обошлась бы без индейки».

— Кстати, индейка уже на столе, — словно подслушав ее мысли, сказал Полиевкт. — По-моему, лучше съесть ее горячей.

Индейка оставалась горячей потому, что серебряное блюдо, на котором она возвышалась посередине стола, было воодружено на серебряную же жаровню.

— А это уже голландское изобретение, — показывая на жаровню, сказал Полиевкт. — Я его в Амстердаме и приобрел, когда был в командировке.

— Вы много ездите, — заметила Алиса, садясь за стол.

— Ну, экономику везде изучают, — пожал плечами он. — У нас университетский обмен с пятнадцатью странами.

Алисе все же казалось немного странным, что университетский профессор, пусть и в такой актуальной области, как экономика, живет в загородном доме, который, будь он построен в пятнадцати минутах езды не от Москвы, а от Нью-Йорка, стоил бы несколько миллионов. Но, в конце концов, что ей за дело до доходов русских профессоров и до их недвижимости?

Окинув взглядом стол, Алиса поняла, что не сможет попробовать и половины расставленных на нем блюд.

— Я столько никогда в жизни не съем, Пол! — сказала она почти с ужасом.

Полиевкт засмеялся.

— Я что, произвожу впечатление рачительного хозяина, который требует, чтобы его гости вылизывали корочкой тарелки? Вы попробуете то, что захотите. Вот этот салат, например. Кстати, во всем мире его называют русским, и без всяких на то оснований. Вообще-то он называется «Оливье» и имеет французское происхождение. Ну вот, попробуйте его. И индейку, разумеется, тоже. Или можете есть только овощи и фрукты. Ведь вы наверняка на диете?

В отличие от абсолютного большинства актрис, Алисе сидеть на диете как раз таки не приходилось. Она обладала счастливым свойством, которое вызывало жгучую зависть коллег: не поправлялась ни от какой пищи и любую могла поглощать в любых количествах. Наверное, это было какое- то генетическое свойство, передающееся по женской линии: мама тоже не поправлялась ни от чего, и бабушка до старости сохранила девичью фигуру.

— Я попробую все, — сказала Алиса. — С моей фигурой ничего не случится.

— С таким решительным видом, я думаю, Наполеон принимал решение о Египетском походе, — улыбнулся Полиевкт. — Вы бываете трогательны, Алиса. Трогательная юная женщина…

Собственные двадцать пять лет не казались Алисе юностью. Но возражать она не стала. Что-то насторожило ее в Полиевктовой интонации, но что именно, понять она не успела…

«Я уже три месяца скольжу по самой поверхности жизни, — подумала она. — Скольжу, ни во что не углубляюсь, и мне хорошо. Почему я вдруг должна разбираться в каких-то неочевидных нюансах чужой речи?»

К тому же это была речь человека, который не вызывал у нее никаких эмоций, кроме разве что легкого любопытства.

Этот человек наливал в Алисин бокал красное вино, клал на ее тарелку то русский салат, то индейку, то какое-то особенное мясо, которое коптилось по секретному рецепту в тверской деревне, он развлекал ее непринужденной беседой и время от времени менял в огромном музыкальном центре диски с отличной музыкой… Все это было приятно и не вызывало вопросов.

— Когда-то в России ни один званый обед не обходился без музыкантов, — сказал он. — В маленьких уездных городках приглашали домой полковой оркестр, а если на него не хватало средств, то звали хотя бы евреев, которые обычно играли на похоронах. Ну а уж если жили совсем стесненно, то посылали за соседской девочкой, и она разыгрывала на фортепиано весь репертуар своей музыкальной школы, включая гаммы.

— А все-таки не очень приятно играть на фортепиано, когда все едят, — сказала Алиса.

— Не думаю, — пожал плечами Полиевкт. — Музыка ведь бывает разного уровня. Одна предназначена для того, чтобы ей с благоговением внимали в концертном зале, другая — чтобы способствовать пищеварению. А иначе разве существовали бы ресторанные оркестры?

— Я однажды три месяца работала в поющем кафе, — сказала Алиса. — Когда училась в «Манхэттен-арт».

— Что такое поющее кафе? — заинтересовался Полиевкт.