возился с распределителем и часть воронок уже выломал... Вот так, без всякого лазерного инструмента! Ты, парень, с ним поосторожнее.
Не выпуская из рук палустар, Тревельян присел на корточки, всмотрелся в мутные глаза пленника. Ему почудилось, что них сверкнула искра понимания. Кажется, Курс сознавал, кого он видит и что свершится с ним в ближайшие минуты.
— Ты слышишь меня?
Хриплый шепот был ответом Ивару. С трудом выдавливая слова, киборг пробормотал:
— Да, землянин. Я вижу и слышу тебя, и знаю, что ты пришел убить тварь с Toy. He возражаю! Хотя в смерти Джеба Ро я не повинен.
— Это мне известно. Но Зотахи и Пилот на твоей совести.
— У меня нет совести. Я потерял совесть, гордость, память, когда из биолога
— Как это случилось?
Курс не ответил, только дышал часто и глубоко, словно ему не хватало воздуха. Его зрачки померкли, кожа на лице обвисла. Он попытался повернуть голову, бросил взгляд на гибкие щупальца, что оплетали его, и прошептал:
— Боевой робот... ты притащил на станцию боевого робота... Очень предусмотрительно! Йездан видит, каждый из нас что-то взял с собой... Джеб Ро — свой план и Найю Акра... эта отмороженная — свою ненависть к землянам... Зенд Уна — палустар, что в твоих руках, а Первое Лезвие — меня... каждый что-то взял...
— Ты перечислил не всех. Что взяли остальные? — спросил Тревельян.
— Взяли... узнаешь, когда придет срок! Командор, по-прежнему крепко вцепившись в пленника, заметил:
— Башня у него на месте, никуда не съехала, котелок варит. Допроси его, мой мальчик. Мы пока не знаем, кто прикончил Первое Лезвие.
Это было сказано на земной лингве и осталось непонятным Курсу. Он лишь вздрогнул, когда за спиной раздался лязгающий голос робота.
— Координатора убил тазинто, это видно на панорамной записи. Ты знаешь, кто он? — спросил Тревельян.
— Нет. Первое Лезвие велел мне покончить с Джебом Ро и свалить вину на дикарей. Ему хотелось возглавить миссию и сделать все по-своему... — Курс попробовал шевельнуться, но это ему не удалось — манипуляторы робота оплетали его тело. Сморщившись, он промолвил: — Я бы выполнил приказ, не мог не выполнить, но меня опередили. Кто и почему, не знаю.
— На станцию пронесли гипноглиф. Кто это сделал? Кто убил Первое Лезвие?
— И это мне неизвестно, землянин. Могу сказать лишь одно: багаж Зенда Уна не досматривался.
— Почему?
— Он — Око Хорады.
— Как ты догадался?
— Догадываться было незачем — Лезвие меня предупредил. После Джеба Ро я должен был расправиться с Зендом Уна и, если Найя Акра не захочет подчиниться, убить и ее. Лезвие умел планировать такие акции... вышло бы так, словно отмороженная и лингвист прикончили друг друга. Но и тут я не успел... Зато остальные, остальные!.. Если бы не ты, землянин, все были бы мои! — Пальцы Курса судорожно сжались. — Все!
— Ты был биологом из клана
Страшная судорога исказила лицо Курса. Тело его выгнулось дугой, скрипнули зубы, на безволосом черепе выступила испарина. Словно в забытьи он забормотал:
— Не помню, почти ничего не помню... была блокирована память... эти специалисты—
— Заметь, часть воспоминаний к нему вернулась, — проскрежетал Советник, и в то же мгновение догадка пронзила Тревельяна. Скорчившись под зеркальным потолком, он придвинулся ближе к киборгу и, глядя в его затуманенные зрачки, спросил:
— Тебе вспомнилось, что ты был Таном Одд, человеком из клана
— Очень плохую. Лучше бы не вспоминать, а только подчиняться, всегда подчиняться... — Курс с хрипом втянул воздух. — Луч палустара задел меня по касательной, но ты это исправишь, землянин. Ведь исправишь, я не ошибся?
Оружие в руке Тревельяна дрогнуло. Перед ним был несчастный безумец, жертва странного эксперимента, несомненный убийца, но все же человек. По крайней мере, человек наполовину... Заслуживал ли он смерти?
— Твое «я» к тебе вернулось, Курс... то есть Тан Одд... ты осознал свою сущность, частицу прежней индивидуальности... Зачем же начал убивать? Что произошло? Что с тобой случилось?
Пленник, стиснутый прочными оковами манипуляторов, затрясся. Его конечности остались неподвижными, но плечи, торс и голова ходили ходуном, точно в эпилептическом припадке. Серая радужка глаз, цвет которой у кни'лина назывался сумеречным, потемнела, сделавшись почти черной.
— Был в беспамятстве, — прохрипел киборг. — Страх, ужасный страх гнал меня куда-то... Очнулся на нижнем ярусе, в шлюзовой... не знаю, как туда попал... Вспомнил свое имя, и страх сменился ненавистью. Я ненавижу их, землянин!
— Но я с Земли, а не с Йездана, и не виноват в твоем несчастье. За что ты ненавидишь меня?
Физиономия Курса перекосилась в кривой усмешке.
— А ты не понимаешь? Ты не кни'лина, но ты человек, и у тебя тело и разум человека... это ко мне не вернется... Достаточный повод для ненависти, а? — Глаза киборга закрылись, ресницы, почти такие же длинные, как у Ифты Кии, легли двумя веерами на подглазья. — Лучше убей меня, землянин, — пробормотал он. — Убей, или я убью вас всех, а потом — себя... Жить, как тварь с Toy, я не хочу.
«Его право решать, мое — исполнить», — подумал Тревельян, поднимая оружие. Он приложил раструб палустара ко лбу пленника, промедлил секунду и нажал на спуск. Ничего не случилось. Он нажимал опять и опять, но, против ожидания, Курс не обвис бесформенным мешком в щупальцах робота, не задергался в конвульсиях, не испустил предсмертного хрипа. Его глаза были по-прежнему закрыты, но киборг оставался жив.
— Прокисла твоя машинка,. — заметил командор. — Предупреждал тебя, парень, не верь Иуде! Взгляни, как там аккумулятор?
Источник питания был на месте.
— Значит, что-то другое он выкрутил, — произнес командор. — Вот бестия! Делать нечего, придется тряхнуть стариной... — Два щупальца, бывшие еще свободными, обхватили виски и лоб киборга, потом его голова резко дернулась, раздался хруст шейных позвонков, и тело Курса обвисло. — Вот так мы это делали, — сказал призрачный Советник. — Даже с дроми получалось, хотя загривок у них, скажу тебе...
Он пустился в воспоминания о минувшем, об отгремевших сражениях, о битвах в космосе и на планетах, о рукопашных схватках с хапторами, дроми и кни'лина, но Тревельян его не слушал, шепча слова заупокойной службы.
Сказано в Книге Йездана Сероокого: в начале жизни человеку нужны циновка и чаша для еды, а в ее конце — погребальный кувшин. И еще сказано: человек не выбирает места для своего появления на свет, не дано ему выбрать и день своей смерти.