Не только в этом — И в другом нередко Свои намерения меняешь. И как же грустно мне, что не найду Я средства упрекать тебя![220] Но вот глава правого конюшенного приказа перестал бывать у нее, тогда она сложила и отправила ему:
Икадэ наво Адзиро-но хиво-ни Кото товаму Нани-ни ёритэ ка Вага-во товану то Что ж, У рыбки хио в адзиро[221] Спрошу: Отчего же он Ко мне не приходит? — так там говорилось, а в ответ:
Адзиро ёри Хока ни ва хиво-но ёру моно ка сирадзу ва удзи-но хито-ни тохэкаси Кроме адзиро, Разве рыбка хио куда-нибудь заходит? Если не знаешь, спроси У кого-нибудь из Удзи![222] И когда снова стал он ее посещать, как-то, вернувшись от нее, он утром сложил:
Акэну то тэ Исоги мо дзо суру Афусака-но Кири татину томо Хито-ни кикасу на Уж рассветает, говорят мне, И поспешно Со склона Афусака Туман поднялся, Но людям о том не рассказывай[223]. А когда он впервые побывал у нее, он сложил:
Ика-ни ситэ Вага ва киэнаму Сирацую но Кахэритэ ноти-но Моно ва омовадзи Ах, мне бы Умереть, как тает Белая роса, Чтобы, вернувшись домой, Не мучиться от любви[224]. Ответом было:
Каки хо нару Кими га асагахо Митэ сигана Кахэритэ ноти ва Моно я омофу то О, как бы мне увидеть У изгороди твоего дома Вьюнок «утренний лик»! Чтоб узнать – вот вернулся, А помнишь ли обо мне?[225] С той же дамой клятвами обменявшись, он вернулся домой и сложил:
Кокоро-во си
