человек, он — человек Земли, избранный Богом». С каждым письмом фанатизм матушки все возрастал, пока она не стала писать свободно и подробно, повествуя об ангелах, Божественных откровениях и о чудесных золотых скрижалях. Письма укрепляли мою убежденность в том, что мне не следует отказываться от собственного будущего в Ханувере ради какого-то городишки в Огайо, расположенного посреди болотистой равнины и управляемого человеком, который обещает людям то, что может даровать лишь Господь Бог.
А потом от матушки пришла новость иного рода. «Кертланд растет, день ото дня становясь все больше и больше, — писала она. — Новообращенные Святые прибывают из штата Нью-Йорк, из Пенсильвании и даже из Вермонта, Нью-Хэмпшира и Мэна. Все они еженедельно пополняют население нашего города. Не проходит и месяца, чтобы город не углублялся все дальше в лес. Любой мужчина с топором в руках может прекрасно заработать себе на жизнь. Здесь, в этой расширяющейся Метрополии, невозможно не вспомнить о Риме в период его зарождения — тогда-то и можно получить правильное представление о нашем городе. Здесь есть большая потребность в еще одном кузнеце и в колесном мастере. Я говорила с Пророком, сказала ему, что мой сын — самый лучший мастер в округе Чатакуа. Он приглашает тебя, дорогой мой сын Чонси.
Вскоре после этого к моему месту в кузнице подошел мистер Флетчер. Он объяснил мне, что его бизнес терпит урон (я знал — это неправда), и сказал, что ему придется уменьшить долю заработка, получаемую за каждое починенное мною колесо. Я стал возражать, зная, что моя работа приносит ему более всего дохода, но он отмахнулся от моих возражений, заявив: «Твои колеса нисколько не лучше других».
Услышав такое, я повесил свой фартук на крюк и навсегда покинул кузницу мистера Флетчера. Уверен, он ждал, что утром я снова буду на своем месте, но к тому времени я уже был на пути в Кертланд, окончательно связав свою Судьбу со Святыми Последних дней. Совпадение между получением того письма от матушки и двоедушием мистера Флетчера заставило меня в последующие годы потратить долгие часы на размышления. Была ли во всем происшедшем только рука моей матушки? Или — рука Господа? И возможно ли, чтобы одно событие неминуемо захватывало, тянуло за собою другое, равно как силок захватывает ногу, без причины, плана или смысла? Не могу ответить.
Путешествие из штата Нью-Йорк в штат Огайо даже в те давние времена было не таким уж тяжелым делом. Дорогу заполняли фургоны и кареты, полные людей — путешественников, коммивояжеров, наемных работников, переселенцев, охотников и бродячих проповедников, но никто из них не произвел на меня столь глубокого впечатления, как девушка, которую я встретил в двадцати милях за озером Эри, когда остановился отдохнуть в придорожной гостинице. Я ужинал в небольшой комнате, освещенной пламенем очага, и, когда завершил свою трапезу, хозяйка гостиницы, здоровенная тетка с полными серо-сизыми щеками, спросила, не желаю ли я чего-нибудь еще. «Чего-нибудь сладенького? Нет? Крепенького- горяченького на сон грядущий? Тоже нет? Тогда как насчет хорошенькой девочки?»
Тут-то я и понял смысл ее предложения. Не стану утверждать, что я воспротивился и громко выразил свое негодование: я честно опишу свою реакцию. Мне был двадцать один год. Я жаждал познать женщину. До тех пор всю свою жизнь я полагал, что это произойдет, когда я обзаведусь женой, однако незадолго до этого случая я пришел к заключению, что, возможно, мне и не следует ждать до вступления в брак. В Ханувере опасение опорочить свое доброе имя удерживало меня от посещения публичного дома, который, как мне было известно, находился над типографией. Но на дороге, в этом темном, лесистом, никому не известном промежутке между моим старым и новым домом, где, казалось, каждый, кто встречался мне на пути, стремился проверить устойчивость своей христианской морали, я вдруг почувствовал себя свободным от всех прошлых и будущих сдерживающих начал.
— Миссис Мак, — спросил я, — а кого вы знаете?
— Я знаю тут нескольких миленьких дамочек. Каких ты любишь? Толстушек или худышек? Брюнеточек или светленьких? Какие постарше, они самые лучшие штуки знают, зато те, что помоложе, еще мхом не обросли. Какую выберем, мистер Уэбб?
Я спросил миссис Мак, не знает ли она такую, что не слишком молода и достаточно опытна в своей профессии, но и не слишком стара.
— Да уж, вы ведь не мамашу свою здесь найти хотите, не так ли, мистер Уэбб? Ждите нас тут. И выпейте еще виски. Если клиент девушку берет, стаканчик виски за мой счет идет.
Миссис Мак поспешно выскочила в переднюю дверь; она низко склонялась к земле и движения ее были довольно медленны, однако она обладала достаточной подвижностью и, когда дверь закрывалась за ее обширным, рыхло колеблющимся задом, почему-то показалась мне похожей на большого суслика, скрывающегося в своей темной норе.
Через четверть часа миссис Мак вернулась с молодой женщиной.
— Вот это — Дженетта, — сказала она. — Хорошенькая, правда ведь? Родом из Нью-Йорка, верно, милая? Сюда приехала, чтоб поближе к своему деду быть.
Я поклонился, а молодая женщина сказала с удивившей меня смелостью:
— Ваша комната с какой стороны? Я первая поднимусь, приведу себя в порядок.
Это замечание прозвучало для меня так необыкновенно — я не мог представить себе женщину, старающуюся
— Вторая комната на самом верху. Поторопись, милая. Господь и без того создал тебя красивой.
Я немного посидел, ошеломленный, видимо, не только красотой Дженетты, но и откровенностью миссис Мак: мне никогда еще не приходилось видеть женщин, ведущих себя столь раскованно и самоуверенно. Я вдруг осознал, что, кроме моей матушки, я фактически не был знаком с женщинами, разве что шапочно — здороваясь с ними на улицах Ханувера. Вплоть до этого момента я полагал, что женщины бывают совсем не многих разновидностей: нежные девственницы, трудолюбивые жены, угасающие вдовы и, конечно же, шлюхи с черными душами. Разумеется, встречались мне и другие, никак не подпадавшие под эти категории, но мир представлял их мне или, точнее, я сам их себе представлял весьма упрощенно. Короче говоря, меня моментально ошеломила мысль о том, как невероятно сложна женщина.
Когда я вошел в свою комнату, Дженетта стояла перед зеркалом, разглядывая себя. На ней было что-то вроде ночной рубашки, которая показалась мне и неудобной для сна, и вообще ни на что не пригодной.
— Вы не замерзли? — спросил я.
Она обвила мою шею своими прелестными длинными руками и ответила:
— Я не замерзну.
То, что затем последовало, было обычным для встреч такого сорта, но я должен отметить, что в этих усилиях ведущей была Дженетта, вводя меня в круг наслаждений, каких я никогда не ожидал испытать на земле и даже не подозревал, что такое возможно. Она оставалась со мною всю ночь, чему ценой была весьма значительная часть денег, отложенных на мою поездку, что не могло меня не встревожить. Однако я решил, что на то, чтобы мое счастье продлилось до зари, стоит потратить все, чем я владею в этой жизни. Когда взошло солнце, я не нашел в себе сил сказать Дженетте «прощай» и предложил ей поехать вместе со мной.
— В Огайо? — рассмеялась она. — Ох ты, вот ведь что удумал. Ну нет! У меня же тут муж со мной живет.
— Но миссис Мак говорила, что ты к деду жить приехала?
— Так это я мужа моего так зову — он у меня старый очень. Он сейчас небось уже завтрак свой ждет.
Она выпрыгнула из постели, оделась и ушла так же деловито, как появилась, а я уткнулся лицом в подушки — вдыхал ее сладкий запах и, боюсь признаться, дал волю слезам.
— Миссис Мак, — рыдал я, — со мной случилось что-то ужасное и прекрасное! Я полюбил Дженетту! Я должен опять ее увидеть.
— Ну вот и хорошо, вот и ладненько. Только я уже тыщу раз это слыхала. Боитесь, такое с вами больше никогда не случится? Так я вам обещаю — случится, и не раз, и не два. И разве вам не пора в дорогу отправляться, а, мистер Уэбб? Разве вы мне не говорили, что вас ваша матушка в Огайо ждет не дождется? Спасибо вам большое, милый вы мой, только давайте-ка отправляйтесь подобру-поздорову прямо
