Шванебах получил важную должность государственного контролера, которую некогда занимал Тертий Филиппов. Симпатию императора Ширинский-Шихматов сумел удержать, но синодальный руль оказался слишком тугим и требовал более упругой интеллектуальной мускулатуры.
Вскоре Алексея Александровича отправили в отставку. Вообще Святейшему правительствующему синоду после ухода Константина Петровича не везло. Никто длительно там не задерживался, кроме Саблера, который руководил ведомством до июля 1915 года. У него перенял бразды правления егермейстер Самарин, слетевший с места осенью. Вместо него призвали личность хоть и бесцветную, но достаточно упрямую, никак не желавшую покоряться Григорию Распутину и митрополиту Петроградскому и Ладожскому Питириму. Константин Петрович долго держал его в отдалении от столицы, учитывая чрезмерно бурный темперамент и властолюбивый прямолинейный норов. А бесцветной личностью я назвал некоего Александра Николаевича Волжина — провинциального губернатора и в начале мировой войны директора департамента общих дел Министерства внутренних дел. Самарин и Волжин уронили престиж обер- прокурорской должности донельзя. Последний продержался до августа 1916 года. Затем государю угодно было выудить из тьмы забвения господина Раева, тянувшего лямку по ведомству народного просвещения.
Но всего этого унижения и пренебрежения к Святейшему синоду Константину Петровичу, слава богу, не суждено было пережить. Довольно бездарные Оболенский, Самарин, Волжин и Раев много напортили за какие-нибудь промелькнувшие десять с лишним лет. Саблер и Ширинский-Шихматов хоть церкви были по- настоящему преданы и порядок знали. Недаром Константин Петрович связывал неотвратимо наступающую гибель государства Российского с подавлением религиозных чувств. Нет Бога — и нет страны православной, нет России.
Скажу два-три слова о примечательной судьбе князя Ширинского-Шихматова, перебросив мостик из кабинета на Литейном в берлинскую эмиграцию. Разумеется, Алексей Александрович занимал самый крайний фланг тех, кого большевики вынудили покинуть пределы родины. Революцию он воспринимал как торжество в том числе и еврейства и двух понятий — «коммунист» и «жид» — не разделял, ни на йоту не отличаясь в том от германских нацистов и, как ни странно, от Ильи Григорьевича Эренбурга, который, к сожалению, на упомянутую тему создал весьма и весьма посредственные вирши. Юдофобия князя постепенно теряла оттенок религиозного неприятия и превращалась в ничем не прикрытый убогий национализм. Вполне достаточно того, что князь Жевахов — личность запредельная, полубезумная и обладавшая темным источником доходов, жизнеописатель скомпрометированного родом своей деятельности Сергея Нилуса, одного из создателей и распространителей «Протоколов сионских мудрецов», явился также биографом Алексея Александровича, позволив не всегда добросовестным исследователям притягивать к пошлому ряду неприятных фамилий и фамилию Победоносцева. Возможно и даже наверняка эпитет «неприятные» стоит усилить и написать фразу, которая бы прозвучала так: «…притягивать к пошлому ряду неприятных и неприличных фамилий и фамилию Победоносцева».
Многие не желают — и их трудно осудить за то — нащупать и провести зримую грань между юдофобией Жевахова и Ширинского-Шихматова, с одной стороны, и неприятием иудаизма и евреев Победоносцевым — с другой. Однако не стертая и завуалированная грань, а более того — достаточно четкий и глубокий водораздел все-таки существует. Есть люди, которые утверждают, и их не так мало, что терпимость к столь нелепой и унизительной для умного и образованного человека, каким был Победоносцев, черте привела в дальнейшем к катастрофическим последствиям для еврейства. Но Победоносцев не отвечает за те процессы, в которых он не участвовал. Он не отвечает за будущее. Он не поощрял ни деятельности «Святой дружины», ни антисемитских выступлений «Союза русского народа», не якшался ни с Дубровиным, ни Пуришкевичем, не поддерживал ни создателей «Протоколов сионских мудрецов», ни их распространителей, отвергал погромы в качестве средства борьбы с евреями, которые требовали расширения и уравнения гражданских прав. В прекрасно документированной книге Савелия Дудакова «История одного мифа» фамилия Победоносцева упоминается трижды, но ни разу автор не устанавливает связи обер-прокурора с криминальными элементами или патентованными создателями провокационных фальшивок. Да, Победоносцев преследовал Владимира Соловьева, в том числе и за филосемитизм и стремление помочь евреям. Да, он одобрял и поддерживал антисемитское направление в культуре и общественной жизни, но «Святую дружину», погромы и особенно «Протоколы сионских мудрецов» ошибочно записывать на его счет. Если бы он хоть как-то был причастен к такого рода событиям, то Савелий Дудаков или другие авторы не преминули упомянуть о том. Да и я никогда не наталкивался ни на что подобное. Правовед и государственный чиновник по природе своей не мог содействовать акциям, направленным на подрыв законодательства и установленной политической системы. В деятельности Победоносцева это прослеживается в большой степени.
Антисемитская политика последних двух императоров отчасти определяла позицию Победоносцева, бюрократического функционера высокого ранга, члена Государственного совета и члена Кабинета министров, известного юриста и законодателя, который стоял за всяческие религиозные и гражданские ограничения для евреев, рассматривая эту национальную группу как революционное бродило, в чем, между прочим, не ошибался. Но погромы, бессудные расправы, убийства, а позднее и геноцид не являлись его психологической средой и стихией.
Оставим затронутую тему на некоторое время и возвратимся к товарищу обер-прокурора князю Ширинскому-Шихматову. В эмиграции он очутился вместе с сыном Юрием Алексеевичем. Сын, разумеется, разделял взгляды отца, умершего в 1920 году. Он возглавил националистическую организацию «Совет национально мыслящей русской молодежи за границей». Писал под псевдонимом Лукьянов. Смесь странных и фантастических убеждений излагал в газетах различного рода и лекциях, прочитанных в Берлине и Мюнхене. Он возражал против иностранной интервенции в Россию, что, безусловно, настораживало германских нацистов еще на ранних стадиях существования гитлеризма. Заняв крайний фланг в эмиграции, Юрий Ширинский-Шихматов оказался во главе монархических групп в Берлине и был втянут агентом Дзержинского в тайные переговоры.
Извилистые судьбы
Подробности операции «Трест», проводимой неким Якушевым-Федоровым, совершенно неизвестны, так как они хранятся в недоступном лубянском архиве. В самой общей форме просочившиеся наружу факты не раз были интерпретированы в немногочисленных псевдохудожественных произведениях советской поры, но что там соответствует правде, а где домысел соседствует с намеренной ложью, определить нельзя.
Неясна и запутана сама фигура Якушева-Федорова. Хотя методы, какими его будто бы принудили к выполнению задания Дзержинского, облечены в пристойные эпизоды, они все равно вызывают отвращение. Неопытность, наивность и мечта продолжить борьбу с большевиками, опираясь на монархическую организацию внутри России, неосведомленность в тех возможностях, коими располагали чекисты, превратили Юрия Ширинского-Шихматова да и остальных энтузиастов в игрушку, ловко используемую Артузовым и Дзержинским, а позднее и Менжинским с Ягодой, при помощи которой были выведены из политической игры такие зубры воинствующего и не считающегося с моралью антибольшевизма, как Сидней Рейли и Борис Савинков, погибшие довольно быстро после знакомства с Якушевым-Федоровым и неким Опперпутом, сделавшимся помощником знаменитого эсеровского лидера. Исчез и храбрый, но недалекий генерал Кутепов, позволивший себя провести. Пали жертвой операции «Трест» большое количество людей, вступивших в борьбу с чекистами. Истинное лицо Якушева-Федорова не очень скоро обнаружилось. Любопытно, что до сих пор никто не знает, был ли он настоящим монархистом или сотрудником ГПУ. Никто не знает ничего об Опперпуте, кроме его подлинной фамилии — Селянинов. Лубянке не удалось одурачить лишь бывшего террориста и народовольца Юзефа Пилсудского. На документе, подсунутом советскими агентами из «Треста», маршал сделал пометку: «Подделка».
Князь Юрий Ширинский-Шихматов, разумеется, не относился к основным участникам нашумевшей детективной истории. Он персонаж второго или даже третьего плана, но судьба этого политического дилетанта примечательна не только по причине родственных связей с недолгим обер-прокурором