Малюта иногда при очах Иоанновых объяснял и показывал ребятам, как надо обращаться с оружием и куда кулаком бить, чтоб противника с ног поскорее свалить. Сам неплохой наездник, он с нескрываемым удовольствием делился хитрым опытом укрощения норовистого коня, терпеливо поправляя ошибки самолюбивого Ивана и осторожного Бориса. В Москве не так, в Москве имелись собственные наставники. Постоянно бросая исподтишка взоры на Бориса, Малюта неотступно думал, как бы приблизить отрока к семье и дому на набережной. Чего Иоанн не выскажет приятного и ободряющего в адрес Бориса, Малюта сейчас же передаст. Да и как не хвалить молодого Годунова! Ловок и прост в обращении, характером незлобив, глазом пытлив, как сыскарь, и умом сообразителен. Малюта видел, как он с непроницаемым лицом поддавался Ивану. Васюк Грязной, когда не выпивши и в отсутствии государя, глаз верный имеет и за словом в карман не лезет:

— Кому совет в ухо легко входит, тот иногда и страной верховодит.

Малюта вздрогнул от неожиданной догадливости Грязного. Скоморох да ерник, а, поди, насквозь человека видит. Неужто в тайные помыслы Малютины проник? А тайные помыслы у Малюты присутствовали. Они томили его каждодневно. Боярином мечтал стать! Стрелецкий голова, пусть и в Царском полку, отличие не Бог весть какое! Однако Иоанн даже не намекал на возможность повышения чина. Однажды, когда у Малюты прорвалось то, что приходило часто на ум, царь удивленно и иронично поднял брови:

— Зачем тебе, служивый? Али моей милости мало?

В другой раз обидел — будто носком сапога пнул. Вот с той поры захотелось Малюте так все устроить, иными словами царя покрепче опутать, чтобы поменьше зависеть от настроения повелителя и случайностей. А родственные связи — единственный способ уберечься, хотя и ненадежный. Едва Иоанн взял маленькую Ирину ко двору, Малюта все чаще при встрече с Годуновыми улыбался и звал к себе. Как-то весной Иоанн позвал мужающих отроков на охоту:

— Зверь за зиму слабеет, и голыми руками взять легко!

После удачной травли медведя неподалеку от того же Коломенского Малюта подарил Борису настоящий боевой кинжал, сохранившийся с времен похода на Казань, и обучил, как им действовать.

— Коли враг прямо на тебя прет, ты руку-то распусти — не держи кочергой. Самое слабое место и у сильного человека — горло. Видишь — ямочка? — И Малюта ткнул пальцем, приподняв коротко подстриженную бороду.

Он, подражая Иоанну, волосы на лице регулярно ощипывал и носил на манер государя. В кружок не стригся, а зачесывался наверх, чтоб лоб был открытый и взор ясный и прямой. Государь любил, чтобы так смотрели — открыто, не щурились и глаза не отводили.

Лицо Бориса выглядело испуганным. Малюта усмехнулся и покачал головой — добрый отрок.

— Воину надо владеть оружием. Воевода до тонкости обязан уметь и из лука стрелять, и из пищали. Кинжал или нож должен быть наставлен на горло. Ежели без ошибки и твердо наставлен — не промахнешься. И силы большой не надо. Когда угодишь без промаха — твой верх.

Что он мог еще посоветовать? Чему научить? Иоанну нравилось, что Малюта отроков без внимания не оставляет. Царевичу Ивану объяснил, как важно, чтобы стремена в нужном размере были — не болтались или ногу кверху не тянули. Иоанн следил за складывающимися отношениями одобрительно:

— Ты им вроде мамки моей Аграфены. А меня в детстве и отрочестве одними пинками Шуйские воспитывали — оттого, верно, я, на страх врагам, сердитым и получился.

Шуйских он после отъезда из Москвы нередко поминал. Малюта заподозрил, что кое-кому при возвращении несдобровать. Иногда Иоанн спускался с крыльца и шел к девочкам, которых ласково пасли родственницы Басманова — боярышни Плещеевы. Он гладил Ирину по головке, вкладывая в прикосновение какую-то особую нежность, и спрашивал старшую Плещееву, Анюту:

— Не болеют ли девицы?

— Нет, государь-батюшка, Бог миловал, здоровы. — И Анюта со страху опускалась на колени где стояла — хоть и в лужицу.

Царицу Марию Иоанн о детях не спрашивал. Что с нее взять? Она-то и по-русски мало разумеет. Постепенно Малюта завладевал какой-то частью жизни царя. Делил обязанности и привязанность лишь с Вяземским. А Басманов больше над бумагами с дьяками Михайловым и Васильевым сидел, а после к царю отправлялся и обсуждал, тыкая пальцем в развернутый свиток. Как нарыв, медленно вызревала опричнина.

В Коломенском жили тихо. Иоанн с каждым днем мрачнел и даже начал хворать, что смягчало характер и делало голос более ровным и спокойным. Об изменнике Курбском он ничего не спрашивал Малюту, хотя тот у гонцов, прибывавших в Москву и настигавших обоз в Коломенском, регулярно разузнавал, где князь и не замыслил ли какую новую каверзу.

Ярко проявившаяся у Иоанна любовь к детям не осталась незамеченной. Но что он мог поведать им? Чем порадовать? Каким словом? Вот их-то — ласковых слов — у него, велеречивого, и недоставало.

Вечером, после долгих и, очевидно, утомительных бесед с Басмановым и дьяками, Иоанн пригласил близких в самую обширную горницу дворца и приказывал Васюку Грязному плясать и веселить не только взрослых. Когда отроки и отроковицы смеялись, он хвалил Грязного:

— Запомнят они тебя, когда вырастут! Добро да смех надолго врезаются в память. А у меня от детской поры одно зло осталось вот здесь. — И он постукал указательным пальцем по виску.

И удивительное дело — лица у царских гостей разглаживались, губы в улыбке растягивались, а на душе теплело. Не худшие дни жизни он провел в Коломенском! И подрастающее поколение возле него пригрелось, меньше шалило и ссорилось. Добро притягивает добро. И Малюта был доволен. На глазах у Прасковьи не хотелось пытать и казнить.

Государь еще не появлялся на крыльце. Он пытался рассмотреть через слюдяное мутное оконце происходящее во дворе. Малюта неторопливо обходил ряды молодых людей в черных кафтанах, одинаково вооруженных саблями, длинными боевыми ножами у пояса и легкими пищалями, закинутыми за спину. Сейчас Иоанн примет у них торжественную клятву на верность. Текст сочинил сам, советуясь с Басмановым. Прочтет его с достойным выражением дьяк Путала Михайлов, а молодцы повторят громко и усердно слово в слово.

Малюта каждого придирчиво окидывал взором требовательным, поправлял форменную одежду и оружие, если замечал упущение. Черные вороньи кафтаны на белом, сверкающем под солнцем снегу выглядели весьма эффектно и решительно, и Иоанну показалось, что здесь собралось тысячное войско, хотя перед крыльцом выстроилось человек пятьдесят, не более. Это был первый отряд новобранцев- опричников, которым успели пошить новенькие кафтаны и шапки, отороченные волчьим мехом. Шапки Иоанну очень нравились. Лихо заломленные и чуть сбитые набекрень, они придавали крепким краснощеким лицам разбойную и бесшабашную удаль. Да и сам Малюта выглядел по-другому: Иоанн, увидев его, не сразу узнал.

От сегодняшнего дня зависело в жизни страны многое. Обитатели Александровской слободы с утра прослышали, что на царском дворе происходит событие небывалое и даже страшное, но никто из любопытствующих не смел приблизиться к высокой ограде. Наконец Малюта завершил инспекторский осмотр и побежал к крыльцу, не сразу подобрав черные кафтаньи полы, которые хлопали и развевались, как крылья зловещей птицы.

— Государь пресветлый! — воскликнул Малюта, влетая в горницу и опускаясь на одно колено: умел, умел соблюдать дистанцию! — Твои верные слуги готовы принести клятву!

На широком и высоком крыльце давно стояли, переминаясь, царица Мария с чужими сыновьями, ее брат князь Михайло, которого Иоанн назначил главой Опричной думы, Басманов, Вяземский, Грязной- Меньшой, Наумов, Зайцев и остальные важные теперь в России люди. И для них это был праздник. Немало