— Это наша земля, государь-батюшка!

Иоанн жалел сыновей, лишенных коварной судьбой матери. Он тоже рос сиротой, и воспоминания об отце часто терзали сердечной тоской. Они были связаны почему-то с болью: то ли потому, что Василий III Иоаннович долго страдал прежде, чем отдал Богу душу, то ли потому, что у Иоанна — совсем маленького — откуда ни возьмись вскочил фурункул на шее, и отец сына очень жалел и гладил ладонью по щеке.

— Я тебя разлучу с сестрой, — как-то напугал он отрока Годунова. — Пусть поживет под присмотром нянек в моих палатах.

И действительно, он велел Вяземскому подыскать девочке добрую и хорошую мамку — он не забыл, какой заботливой была Аграфена Челяднина. Ни Басманов, ни Малюта ничего не имели против Годуновых. Наоборот, Борис Малюту чем-то привлекал. Подрастет — жених для Марии: лучше не сыщешь! Особо Малюта стал привечать отрока, когда увидел, что царю понравилась маленькая Ирина, и он решил ее взять ко двору и воспитать для Федора невесту. Он помнил, как мучительно искал жену для себя, а сыну — мальчику слабенькому — нужна спутница жизни, покладистостью и мягкостью, умом и незлобивостью напоминающая Анастасию и супругу покойного брата Юрия Иулианию, дочь храброго, но неверного князя Дмитрия Палецкого.

Малюта не первый год наблюдал семейный быт царя и прекрасно изучил его пристрастия. Иоанн обладал характером оборотня. Иногда, опустошенный и равнодушный ко всему, в том числе и к детям, он внезапно преображался и наказывал почтенных и совершенно невинных педагогов за нерадение собственных детей. Малюта видел, какие качества ценил царь в сыне Федора Годунова, и предполагал, какую невесту младшему хочет воспитать он из Ирины. Если с течением времени удастся заполучить в женихи для Марии отрока Бориса, то он теснее сомкнется с родом Рюриковичей и будущность скуратовской семьи станет завидной. Но сколько усилий надо приложить к тому!

Воспитание детей в Москве середины XVI века, когда проклятое средневековье и на Руси совершало медленно и мучительно свой срок, было делом отнюдь не легким, и вовсе не из-за свойств характера Иоанна, который лучше иных понимал необходимость образования и роль настоящей печатной книги в нем. Без книги число детей, умеющих читать и писать, будет увеличиваться медленно. Обучение грамоте останется в руках церкви и не расширится естественным образом. Для фортификационных работ по- прежнему придется приглашать немчинов, литье пушек из рук не выпустят иноземцы, строить храмы Божьи продолжат греки, итальянцы и венецианцы. А русский человек как стоял истуканом, так и останется стоять на веки вечные. Нет, книга нужна!

— Печатать ее будем в Москве! — еще задолго до приезда Ивана Федорова решил Иоанн.

Первая русская книга, оттиснутая на станке, явилась с лишком на сто двадцать лет позже типографских книг в Германии, Франции и Англии, с лишком семьдесят лет спустя после того, как книга на славянском языке была выпущена в Кракове, и лет на тридцать позже того, как набор на славянских языках и славянскими буквами уже производился в Венеции. Литва и даже Белоруссия опередили Московию. Однако шрифт, который использовали для знаменитых «Деяний Апостольских», изготовили в Иоанновой столице, и притом весьма искусно, по особому образцу, отличному от других современных славянских шрифтов и сохраняющему строгую чистоту и правильность московского пошиба письма во всех буквах и знаках. Что случилось потом с Иваном Федоровым и Петром Мстиславцем, для нас сейчас не столь важно, а сейчас важно для нас то, что Иоанн любовался и перелистывал «Деяния Апостольские» за несколько месяцев до отъезда в Александровскую слободу, а тончайшие и дорогостоящие работы выполнялись мастерами с его соизволения. Иначе и представить нельзя. Книгопечатание — занятие не тайное. «Деяния Апостольские» были аккуратно переплетены и оттиснуты четко и красиво. Заставки удивляли причудливостью и изяществом, а резные крупные заглавные буквы вызывали у людей, прикасавшихся к книге, изумление и восхищение живостью форм.

Малюта грамоту узнал довольно поздно, читать умел не каждое слово и нередко произносил их с трудом. Перо в руках никак не держалось, однако ученых дьяков, попав ко двору, он перестал презирать, быстро сообразив, чего требуют обстоятельства государственные.

В России азбуку познавали только в монастырях. Училища отсутствовали. Новгородский архиепископ Геннадий — муж светлого ума — писал еще деду нынешнего царя Иоанну III Васильевичу: «Бил я челом государю великому князю, чтобы велел училища устроить. Ведь я своему государю напоминаю об этом для его же чести и спасения, а нам бы простор был».

— Всей нашей земли позор — неученое священство! — сокрушался архиепископ Геннадий.

Однако первое высшее училище было учреждено патриаршеством только лет через шестьдесят при Чудовом монастыре в Кремле.

Внутренне Иоанн осознавал необходимость открыть дорогу к образованию русским людям. Но должно было еще многое произойти, прежде чем девчонки и мальчишки московские, новгородские, ярославские, псковские и прочие сели за парту. Я не оговорился, когда поставил на первое место девчонок. Получали они образование домашнее, и оно было выше качеством и глубже, чем официальное, государственное. Ирина Годунова, которая воспитывалась при светлых очах царских и под его непосредственным руководством, не уступала ни в чем старшему брату Борису.

— Русские девки до грамоты охочи, хваткие и способные! — восклицал Иоанн, не уставая радоваться на милую девчушку и гордясь ее успехами.

Когда Прасковья, обеспокоенная приходом в дом на Берсеневку дьяка Тяглова с чернильницей и пером, попробовала что-то возразить мужу: мол, зачем, Григорий Лукьянович, мы с тобой без книг и перьев жили! — услышала в ответ суровую и, надо заметить, пророческую отповедь:

— Хочу, чтобы мои дети не хуже государевых науку знали! Может, они через ту науку и сами возвысятся!

Прасковья, прикрыв рот платком, так и села. Куда детей тянет! Близ царя — близ смерти! Сам рядом с ней который год!

В Александровскую слободу Иоанн увозил кроме царицы Марии и Ивана с Федором еще семьи ближайших соратников Вяземских, Басмановых, Скуратовых-Бельских, Чеботовых, Салтыковых и немногих других избранных бояр. Никому из Шуйских не было позволено следовать за ним. Князей Бельского и Мстиславского он тоже оставил в столице. Зато Годуновым велел дать два возка, особенно удобно устроив Бориса с сестрой. Семьи ехали в той части обоза, куда были помещены телеги с казной, Божьими образами, домашней утварью первой надобности и одеждой, то есть самым ценным и насущным. Охрана конная и на телегах была прекрасно экипирована и обучена, но немногочисленна. Малюта отобрал надежных детей боярских и дворян, выслав часть их прежде в Коломенское. Никто не должен знать, сколько войска уводит с собой царь. Иностранцам чудилось, что множество — тысячи и тысячи. Но они, впрочем, как всегда, преувеличивали.

В обозе ехала еще одна телега, тщательно укрытая рогожкой. На ней громоздились сундуки — царская канцелярия и книги, рукописные и печатные. Они-то и послужили основой для позднейшей легенды, что Иоанн взял с собой в слободу знаменитую библиотеку Софьи Палеолог, которую будто бы привезла в Московию последняя жена деда Иоанна III Васильевича. Об этой мифической библиотеке, называемой Либереей, речь еще зайдет. Но как взять с собой то, чего никогда не существовало? Канцелярию оберегали люди грамотные — дьяки Путило Михайлов, Константин Поливанов и Андрей Васильев.

Обоз тронулся! Зима стояла не очень холодная. Над черной взволнованной толпой стоял серый пар. Впереди мерным ша-,гом двигались конные стрельцы в красных кафтанах. Они прокладывали дорогу. Малюта легко подталкивал шпорами рослого аргамака, иногда оглядываясь назад. А Иоанн с царицей Марией сидел в открытой кибитке, крестясь на московские, покидаемые им сейчас, соборы. Малюта остановился, пропуская мимо себя шествие и прислушиваясь краем уха к отдельным выкрикам в толпе. Он хотел увидеть Прасковью с детьми. Своя рубашка ближе к телу. Все ли ладно? Послал братьев Грязных вперед. Они не подведут, знают: в грядущих преобразованиях место им найдется. А вот и скуратовские возки, за ними годуновские. Ребята сидят укутанные, в хороших тулупчиках и меховых шапках, вертят