От нашего общего знакомого, на столе лежит, в кухне».

Мэри взяла его руку, поцеловала, и попросила: «Налей мне вина, пожалуйста, я сейчас».

— Это из тех бутылок, что от дяди Мэтью, — улыбнулся он, подвигая жене серебряный бокал, глядя на то, как она ломает печать.

Она пробежала глазами ровные строки и чуть побледнев, выпила — сразу треть, одним глотком.

— Надо ехать, да? — тихо спросил Роберт, сажая ее к себе на колени.

Мэри помолчала, и, положив голову ему на плечо, ответила:

— Надо. Принц Иоганн отправляется в Москву летом, ну и я тоже, в составе посольства. Царь Борис попросил, чтобы у его дочери были фрейлины, как принято в Европе. Ну, после того, как эта Ксения обвенчается с принцем. Король Кристиан мне предложил, ну вот, — она помахала письмом, — а наш общий знакомый, конечно, не против такого.

— Конечно, — кисло ответил Роберт, — эту возможность нельзя упускать — посадить своего человека при московском дворе, тем более тебя.

— Я вас в Лондон отправлю, — тихо сказала Мэри, — не надо вам туда, — она махнула рукой за окно, — со мной. Побуду там и вернусь, не волнуйся. Это же не Копенгаген, милый, это Москва, ты к такому не привык.

— Никуда мы от тебя не поедем, — Роберт допил ее вино. «Зря, что ли, ты и меня, и Энни, языку учишь? Привыкну, ничего страшного. Я в Стамбуле жил, не забывай. И вообще, — он стал распускать косу, — я весь день ждал, пока смогу отнести тебя наверх. Так что прямо сейчас этим и займусь, дорогая моя».

Уже потом, гладя ее мягкие волосы, целуя нежную шею, Роберт смешливо сказал: «Ты, кстати, сможешь там, на Москве, вернуть свой кинжал его законному владельцу».

— Еще чего, — тонкие, красивые розовые губы, изогнулись в усмешке, и Мэри, одним движением оказавшись сверху, услышав его счастливый стон, наклонившись, прошептала:

«Ты же знаешь, я не делюсь добычей».

— Да, — сказал Роберт, обнимая ее, прижимая к себе, не отпуская, — так ведь и я тоже, леди Мэри — никому тебя не отдам.

Девочка спала, и вдруг, услышав что-то, открыла на мгновение глаза. За стеной смеялись — тихо, счастливо.

— Мама! — радостно подумала Энни и, повернувшись на бок, подложив под щеку ладошку, сказала себе: «Завтра с утра приду к ним, прямо на рассвете. Папа пусть спит, он со мной устает, а мы с мамочкой просто так полежим, она мне про королеву расскажет».

Глядя на освещенные крыши домов, девочка еще успела подумать: «Какая луна красивая!», а потом она заснула, — спокойно, без снов, свернувшись в клубочек под большим, меховым одеялом.

Темза — широкая, мощная, коричневая, — вздувалась под сильным ветром с востока.

— Вон, — указал перевозчик человеку, сидевшему в лодке, — вам туда, мистер. Это склады «Клюге и Кроу».

Человек приподнялся и посмотрел на огромные, приземистые здания красного кирпича, с выходящими на реку низкими воротами. Большие, плоские баржи, что перевозили товары из порта в город, стояли вереницей вдоль течения реки.

Мужчина выскочил на аккуратную, вымощенную булыжником набережную, и, расплатившись с перевозчиком, пробормотал: «Чисто как, ни одной лужи, подметают тут они, что ли?».

— На рассвете и на закате с мылом моем, — процедил приказчик, что шел мимо.

— Вам кого, господин любезный? Если вы за покупками, то розница у хозяина на том берегу, тут оптовые склады. А если вы с контрактом, то это в нашей в конторе в Сити, у церкви Святой Елены, каждый день с семи до девяти утра. Так что опоздали вы немного, уж простите».

Человек, — богато одетый, при шпаге, задрал голову и увидел горящие золотом буквы над входом. «Торговый дом «Клюге и Кроу», поставщики Ее Величества Королевы Елизаветы, члены Досточтимой Компании Торговцев Мануфактурой, Досточтимой Компании Торговцев Шелком и Бархатом, и Досточтимой Компании Бакалейщиков. Anno Domini 1230'.

— Да, — пробормотал он, глядя на суету грузчиков, — впечатляет. Мне бы самого хозяина.

— По предварительной записи, каждый понедельник, с шести до семи утра, в Сити, — коротко ответил приказчик. «Сейчас запись на сентябрь, переправьтесь на тот берег, в конторе вам выдадут номер.

— У меня срочное дело, — рука мужчины потянулась за кошельком.

— Хозяин за взятки увольняет без выходного пособия, — сухо сказал приказчик, — и после этого остается разве что в провинции старьем торговать — ни один приличная контора уже не наймет. Хотите, идите сами, вон, дверь открыта.

— А примет он меня? — с надеждой спросил мужчина.

Приказчик пожал плечами и отвернулся.

В чистом, просторном зале резко пахло пряностями. Вокруг низкого соснового стола три десятка человек, склонившись над раскрытыми тюками осторожно, внимательно перебирали соцветия гвоздики. Человек окинул взглядом комнату и шепотом спросил у ближайшего работника: «А где мистер Питер Кроу?».

Невысокий, изящный, темноволосый юноша, в холщовом переднике и нарукавниках, оторвался от конторки, где стояли медные весы, и, держа на весу стальной пинцет с горошиной перца, холодно ответил: «Это я. Будьте любезны, покиньте склад, здесь нельзя находиться посторонним».

— Я бы хотел с вами поговорить, — заискивающе сказал человек. Питер Кроу окинул взглядом бархатный, отделанный золотой прошивкой камзол, шпагу с эфесом чеканного серебра, и, положив пинцет, велел: «Пойдемте».

В боковой, маленькой комнате, стоял простой стол и деревянная скамья. «Садитесь, — кивнул Питер, и, накинув на дверь засов, опустившись напротив, поставил на стол песочные часы.

Лазоревые глаза блеснули льдом, и Питер сказал: «Можете говорить по-итальянски, незачем затрудняться. Я слышу, что вы оттуда. Да и камзол ваш сшит в Милане».

— Но вы, — попытался было проговорить гость.

— Я знаю шесть языков, — оборвал его юноша. «Вот что, милейший, меня не интересуют поиски Эльдорадо, или сокровищ сэра Фрэнсиса Дрейка, да хранит Господь его душу, — молодой человек перекрестился, и продолжил: «Также я не вкладываю деньги в поиски Северо-Западного прохода, Ледяного Континента и другие сомнительные экспедиции».

— Меня интересует только прибыль, выраженная в цифрах. Поэтому говорите, — он кивнул на песочные часы, — потом я вам дам бумагу с пером, и вы подведете итог. Когда я увижу сумму, которая меня устроит, мы будем обсуждать ваше предложение дальше. Может быть».

Он, сцепив ухоженные, смуглые, с коротко остриженными ногтями пальцы, заметил: «Я жду, синьор».

— Мы предлагаем вам занять московский престол, — спокойно сказал его собеседник.

Питер Кроу убрал со стола песочные часы и велел: «Рассказывайте».

Когда итальянец закончил, юноша наклонил голову, и встряхнув каштановыми локонами, улыбнулся, — мимолетно, тонко: «Все это очень занимательно, синьор, но у царевича были темные глаза. Ореховые».

— Такие мелочи никого не интересуют, — отмахнулся его собеседник.

— Насколько я помню, мать царевича еще жива, — задумчиво проговорил Питер Кроу. «Это не будет представлять, — он поискал слово, — затруднения?».

— О ней не беспокойтесь, — итальянец помолчал. «Она сделает все, что мы ей скажем».