головы, причем наряду с головой означает также способность, талант. Немного крови из приносимых ему в жертву кур намазывается на лоб. Он доставляет человеку счастье. Дух, живущий в желудке, вызывает, кроме всего прочего, чувство голода. Третьему духу (в большом пальце) приносят жертву, когда предполагают отправиться в путь. Тогда смазывают большой палец смесью из куриной крови и пальмового масла. Что касается племени каро-батак на Суматре, то там иной раз предполагается до семи душ в отдельном индивидууме, которые проявляют себя как гении-хранители и в то же время как главные деятельности и свойства характера.» — приводит пример Эрнст Кречмер в своей «Медицинской психологии».

Это ещё не все: в рамках теории гештальта можно показать, что деление на «тело» и «разум», также как и представление о нейтральном внешнем мире — это особый невроз современности, результат пребывания человека в состоянии хронической фрустрации и опасности.

Фриц Перлз, основатель гештальт-терапии, вообще невысокого мнения о прогрессе. Он говорит:

«Контроль над пространством, временем и мощностью символически достигается благодаря тому, что становится всё проще попадать во всё менее интересные места и всё легче получать всё менее желаемые продукты».

А как патологический антрополог, он сообщает следующее: невроз, раздвоение личности — крушение как форма равновесия — это недавно приобретённая возможность человеческой природы, ей всего несколько тысяч лет от роду.

Раньше сумасшедшие были совершенно здоровы.

Для понимания того, как возник «невроз современности», прежде всего, необходимо встать на какую-то другую позицию, не ту, где отдельно «разум» и отдельно «тело», отдельно «я» и отдельно «мир». Это и есть позиция гештальт-психологии. Гештальт рассматривает объект вместе со средой, целостность, на фоне которой выделяется некоторая актуальная фигура значимости. Контакт — это формирование фигуры интереса на фоне. Осознаваемая фигура, гештальт — это ясное, живое восприятие, образ или понимание; это гармония моторики, чувств и сознания. В каждом случае потребность и энергия организма, а также возможности, предоставляемые внешним миром, все вместе объединяются в фигуру.

Естественно, с точки зрения гештальта разделения на тело и разум нет. Есть граница. Чем оперирует гештальт? Границей контакта. Каждый акт контактирования — это целостность, состоящая из осознания, моторной реакции и чувства. Восприимчивость, моторные реакции и чувства границы направлены как на среду, так и на организм — то есть внутренние ощущения и ощущения, вызываемые внешним миром (которые мы разделяем), в хорошем случае воспринимаются как явления одного порядка.

Но при тревоге или фрустрации (голод, болезнь) граница становится невыносимо напряженной из-за требований внутренних рецепторов, которые внешний мир не уравновешивают.

Тогда активизируются функции, защищающие контактную границу, ослабляющие невыносимое напряжение на ней. Это либо уход, вычёркивание (бегство, шок, анестезия, замирание) или расходование накопившейся энергии внутренних рецепторов (галлюцинации, сновидения, навязчивые мысли, мрачное настроение).

Теперь рассмотрим состояние хронической фрустрации и опасности. Как надо изменить контактную границу, чтобы уменьшить напряжение поля? Отключить внутренние датчики — потому что это проще, они поддаются контролю. Тогда ощущение «тела-как-части-себя» почти исчезнет. Если на фоне хронической опасности возникает некий объект, требующий ещё более усиленного наблюдения — то есть еще более явная внешняя угроза, — внимание обостряется и концентрируется.

Но всё, что попадает в сферу такого внимания, воспринимается как «чуждое», потому что внутренние ощущения сведены до минимума, угнетены.

Тогда все замечаемые сознанием проявления организма и среды — «внешний мир» и даже свой собственный «разум» человек воспринимает как нечто «чуждое», отдельное от «тела». Функциональная связь органов и сознания перестаёт ощущаться напрямую, расщепляется единство «желаемое- воспринимаемое»; ощущение не выходит наружу ни до, ни после, фигура теряет живость.

Именно такой тип восприятия «внешнего мира» и «разума» лежит в основе современной позитивистской науки.

У архаического человека, видимо еще не попавшего в ту ситуацию хронической фрустрации, в которой мы пребываем, нет такого резкого разграничения себя и среды, тела и разума. Камни и металлы, реки и горы для него живые существа, они имеют пол, характер, и связаны с ним разнообразными родственными отношениями так же, как растения и животные. Он сам отчасти тотемный зверь, отчасти — родственное растение, гора или ручей, между ним и миром нет четкой границы. Земля, по которой он ходит, это — мать, а небо над ним — отец, а весь мир между ними — результат их совокупления, без разделения на человека и всё остальное вокруг.

Тут мы наблюдаем кое-какие параллели. Сумасшедший тоже не воспринимает внешний мир как нейтральный, и у него нет четких границ между собой и миром — как и у наших предков. Но, разумеется, это не делает его архаическим человеком. Состояние сумасшедшего нестабильно, фактически, он кубарем катится куда-то в пропасть, в то время как архаический человек спокойно и твердо стоит на своих ногах. Родственные связи между частями мира, известные архаическому человеку, соответствуют свойствам и характеру этих частей, они не случайны, но даны человеку предками, которые сами получили их когда-то прямо от богов или духов. А случайные связи между вещами внутри и вовне, которые «оживляют» мир сумасшедшего, не имеют под собой такой основы, они опираются только на личную историю пациента. Например, если собачки напоминают пациенту о чем-то крайне неприятном и угрожающем его психике, они могут оказаться очень опасны для него, особенно самые маленькие и жалкие шавки, представляющие один из нежелательных аспектов его личности в самом отвратительном виде. Но нет такого мира, кроме мира этого конкретного человека, где уместно бояться и мучаться при виде болонок и пекинесов.

Или вот определенные числа, например, число 504, будут для него наоборот означать нечто очень хорошее прямо сейчас (некую врачующую эмоцию, которая возникает при ассоциации с числом) так что, переходя дорогу перед машиной с таким отличным числом, человек может замешкаться или вовсе застыть, обуреваемый счастьем. Что ни в каком из миров водителей машин на этой дороге не представляется оправданным.

У архаического человека все не так. Например, скажем, табу считаются любые роды, кроме родов в специально сделанной для этого хижине из конопли. Для нас это может выглядеть так же бессмысленно, как и предпочтения и страхи сумасшедшего. Но это только потому, что мы не знаем всех обстоятельств взаимодействия рожениц, племени и конопли. Если наша наука случайно куда-нибудь продвинется, мы вдруг согласимся, что это не так уж и глупо — ведь изоляция в отдельной хижине уберегает мать и ребенка от разных инфекций, которые можно подхватить от на вид совершенно здоровых взрослых носителей. Потом неожиданно выяснится, что конопля имеет анестетический и антисептический эффект и т. д. Но ничего такого может и не выясниться. И мы будем снисходительно смеяться над австралийскими аборигенами, засовывающими себе под кожу множество кусочков кварца. Однако у них есть резон посерьезнее нашей науки — это традиция. Так делали их отцы, и отцы их отцов, с самого начала мира, когда сперма звезды-отца упала с неба на землю и затвердела в виде осколков кварца, и духи научили людей, как приобщиться к силе небесного отца. Поэтому старейшины, у которых много кварца под кожей, такие мудрые, а их народ процветает.

У архаического человека все в порядке, в отличие от наших сумасшедших современников, для которых переход к псевдо-архаическому состоянию без четких границ «я» это чрезвычайная мера, когда менее радикальные способы защиты уже не помогают.

Есть и другие мнения. Эрнст Кречмер, например, утверждает:

«Нет ни одного из главных механизмов, имеющих отношение к образам или аффектам (как мы описали их у первобытного человека), которых мы не могли бы найти у шизофреников. Многие из употреблявшихся нами там терминов — сгущение, вытеснение, кататимия, двусторонняя значимость (Ambivalenz) — берут свое начало не в психологии народов, а в учении о шизофрении и неврозах. Мышление в подобных случаях шизофрении вновь становится почти совершенно кататимическим, вплоть до исчезновения способности какого-либо приспособления к действительности и причинного связывания образов по частоте их следования друг за другом.» («Медицинская психология»)

У Вадима Руднева в книге «Безумие и успех в культуре» есть идея, что расщепление психики на