Когда я его всё-таки варю — чаще всего для гостей — мой кофе убегает на плиту.

«Посмотрите на край кувшина — на нем сидит оса. Она может перелететь на вашу руку, поскольку живые существа любят вас, но спросит ли она у себя, кто она такая и откуда она пришла?»

Я наклонил кувшин и кивнул, предлагая Ивану Денисовичу продолжать. Он продолжил:

«Она не знает, откуда она пришла, но тем не менее, она найдет дорогу домой, в осиный приют. Но будет ли это тем местом, откуда она пришла?»

Эти слова поразили меня настолько, что я едва не опрокинул кувшин.

«Нет, — сказал я, — тем местом, откуда она пришла, будет то место, куда она уйдет отсюда, а не то место, куда она вернется здесь же».

«В том-то и дело. Это то же самое место, куда убегает утренний кофе. Это то место, где таится пустота внутри скорлупы выеденного яйца. Проблема для человеческих и других существ состоит в том, что все сущее не является тем местом, но является скорлупой. А им следовало бы понять, что скорлупа преходяща — ведь она в любом случае отпадет. Скорлупа — не надежная защита. Она утлая лодка. Но и пассажир этой лодки еще очень далек от того места, настолько, что, с моей точки зрения, вовсе от нее — лодки — неотличим. Разница между моей точкой зрения и точкой слепоты пассажира лодки — это и есть непреодолимая со стороны пассажира пропасть между сознанием и материей».

Из Новости #505.

«Байкал 1667

секретное донесение»

Иногда мне снился прекрасный ядерный взрыв — чудесный растущий гриб, яркий, как солнце — и огромная радость от того, что «это наконец-то случилось».

При шизофрении, пишет Юнг, аффект лишает эго власти, становясь на его место. Что это такое, каждый может представить себе, вспомнив, как пропадает эго во снах.

Возникает вопрос: в чём причина шизофрении — в слабом эго или сильном аффекте? Юнг говорит, что дело в аффекте.

Аффекты при психозе характеризуются, по аналогии со снами, примитивными или архаичными ассоциациями, близко родственными мифологическим мотивам и комплексам идей. По Юнгу, структура психики на глубинном уровне содержит типичное для человека инстинктивное поведение. Когда психика глубоко повреждена — открываются эти слои.

«Поэтому выбранный для них термин архетип совпадает с известным биологии понятием „pattern of behavior“».

«Опыт показывает, что в снах архаические образы с их характерной нуминозностью возникают, главным образом, в ситуациях, каким-либо образом задевающих основы индивидуального существования, в опасные для жизни моменты, перед или после несчастных случаев, тяжелых болезней, операций и т. д., или же в случае проблем, придающих катастрофический оборот индивидуальной жизни (вообще в критические периоды жизни). Поэтому сны такого рода не только сообщались в древности ареопагу или римскому сенату, но в примитивных обществах и сегодня являются предметом обсуждения, откуда явствует, что за ними исконно признавалось коллективное значение.»

При психозе же нуминозные образы возникают постоянно потому, наверно, судя по тому, что говорит Юнг, что человек находится в состоянии непрерывной опасности. (Сам психоз и есть опасность, угроза целостности «Я»). Получается такой круг: опасность вызывает архетипические образы, те вызывают аффект, а аффект вызывает болезнь, которая опасна.

Это непрерывное «манифестирование архетипа» со временем как бы вырождалось. Ближе к кульминации психоза я чувствовала какую-то мертвенность, пустоту образа, который мне всюду являлся.

Я тогда описала это состояние так:

Говорят что нет никого ужаснее чёрной девы, говорят, что она очень зла — а это неправда, потому что она очень красива, нет никого красивей её на свете, а любит она только своего жениха, которого на свете нет. Вот окружили её самозванцы, не дают шагу ступить, и приходит она в ярость, рвёт и кромсает обманщиков, распарывает их брюшины, разрывает им горла, продирается сквозь заросли, отводит ветви, отводит сучья, осторожно ступает, никого на свете не стало, по мху и лишайнику, белая дева. Её глаза слепые, нет ни луны, ни солнца, а только туман, и из тумана её жених. Вот он наклоняется над ней, в глаза ей сыплются жуки и личинки, сыплются, сыплются, засыпают её глаза, засыпают рот, руки её обнимают разорванные плечи жениха, погружаются в гниющую плоть до костей, и кости крошатся под руками. Дева отворяет свои руки, отворяет грудь, отворяет горло. Белая дева становится красной, мир становится мертвецом. Нет такого, чтобы любви стало бы слишком много. Мертвец становится миром. Красная кровь бьёт вверх, и течёт вниз, и бежит по жилам, как он пожелает, ветка клонится сюда и туда. На дереве сотня веток, в лесу тысяча деревьев, за лесом поле — летят самолёты, плывут пароходы.

Постепенно образ Возлюбленного размывался, веером расходился на сотни подобий, и подобия были все более слабыми, странными, какими-то не такими. Везде было что-то не то.

Также постепенно я постигала секретную мистериальную тайну — что моё «Я» и «Я» другого есть одно и то же «Я». Всё — одно.

Сюда хотелось бы притянуть Юнговское коллективное сознательное примитивных народов. Я имею в виду, тут можно провести параллели с тем, как воспринимал себя и других архаический человек. У архаических народов, как сообщают антропологи, индивидуальность не развита, сознание «себя» коллективное. Им для того, чтобы внутри коллектива как-то отличаться от других, иметь индивидуальность, нужно было, наоборот, что-то специально делать — например, надеть маску при участии в ритуале, чтобы обозначить конкретную индивидуальность персонажа, сверхъестественного. Только в этом случае замечался «другой». Юнгианцы говорят, что члены племени проецировали на вождя (или шамана) свою самость. Но это не совсем точно: тогда бы нам пришлось предположить, что у каждого члена племени, собственно, была самость с самого начала. То есть они были такие же, как вот мы сейчас, а после зачем-то решили все вместе спроецировать свою самость на вождя. Более логичной выглядит картина, когда они с самого начала отдельными самостями не обладая, ничего и не проецировали. Просто общая самость племени была в вожде. У человека не было привычного теперь разделения на его эго и внешний мир, просто потому что еще не было самого эго. Зато в каждом человеке было множество духов:

«По взглядам племени иору-ба в каждом индивидууме находятся три духа: один живет в голове, второй — в желудке и третий — в большом пальце ноги. Первый называется Олори, т. е. господин