надевать шапку и шарф. Признаюсь честно, я иногда ее побаиваюсь. Она очень красива, чертовски умна. Я люблю ее всем сердцем. Ведь она моя мать!
– Мать?!
– Конечно. Неужели ты не рассмотрела, что снимку много лет?
– Нет, – пробормотала Настя, чувствуя, что попала впросак в очередной раз.
– Вот так-то, госпожа детектив! Но я не понял главного: мы идем ужинать?
Настя взглянула на часы.
– Боюсь, что у меня в запасе не так много времени.
– Обещаю есть быстро.
Она улыбнулась. Логинову трудно было отказать…
Нотариус Родионов закончил все свои дела. Его помощники уже разошлись по домам, и он также собирался последовать их примеру, как вдруг входная дверь отворилась, пропуская высокую, статную женщину с гривой огненно-рыжих волос.
– Контора закрыта. Приходите завтра, – привычно заявил Николай Иванович припозднившейся посетительнице, но на последнем слове осекся.
Женщина тряхнула волосами и улыбнулась крупным ярко накрашенным ртом.
– Элеонора?! – удивился нотариус.
– Да, это я, дружочек! – продолжала скалиться Дворецкая. – Где у тебя тут можно присесть? Я пришла по делу.
Родионов указал на мягкое кресло, и посетительница, шелестя складками модного плаща, проплыла мимо него. В воздухе остался удушающий аромат каких- то неизвестных Николаю Ивановичу духов.
– Если вы пришли по делу, то разумнее было предупредить меня по телефону, – промямлил нотариус. – Я бы подготовил нужные бумаги и даже задержал бы своих помощников.
– Расслабься, дружочек, – рассмеялась Дворецкая. – Кого я рассчитывала здесь не застать, так это твоих помощников. Стоит ли вмешивать в наши дела посторонних людей?
– Ваш визит как-то связан с Вероникой Анатольевной? – решился на вопрос Родионов.
– Конечно, только маменьке об этом знать необязательно. Дай-ка я сниму плащ.
Разговор, по всей видимости, обещал затянуться. Нотариус с тоской подумал о том, что, уйди он на пять минут раньше, они бы с Элеонорой разминулись, и он не оказался бы в двусмысленном положении. Он верой и правдой служил Веронике и вовсе не желал вести какие-то тайные переговоры за ее спиной. Последствия могли быть неприятными. Но старшая дочь Дворецкой обладала мощной, парализующей энергетикой вампира, и выставить ее за двери он бы не решился.
Вешая плащ Элеоноры в шкаф, Николай Иванович лихорадочно соображал, под каким благовидным предлогом спровадить нежданную посетительницу. Может, сказать, что у него важная встреча? Бесполезно. На Дворецких этот довод не действует. Мать и дочь считали себя
– Мне много не надо, – хищно улыбалась она. – Скажи только, что мать указала в своем завещании?
– В завещании? – тупо повторил он.
– Ну, да. В завещании. Ты что, глухой?
Он облизнул губы.
– Боюсь, что я не могу этого сказать. Это тайна.
– О какой еще тайне ты толкуешь, милый? – проворковала она. – Ты не забыл еще, что я являюсь дочерью Вероники?
– Никак нет, – пробормотал он. – Но последняя воля завещателя становится известна родственникам только после его… ее…
– Смерти, – подсказала Элеонора.
– Ну, да, смерти.
– Скажи, а какой прок мне от моих знаний тогда, когда я уже не смогу ничего предпринять?
– Не знаю. Но закон говорит…
– Ой, да чихала я на твой закон. Я сейчас хочу знать, что мне полагается.
– Но я могу лишиться работы! – воскликнул Родионов.
– Не болтай ерунды!
– Если Вероника узнает…
– А кто будет говорить Веронике? Лично я не собираюсь.
Дворецкая поднялась и сделала шаг в направлении Родионова. Он отступил к окну. Ее кошачьи глаза сощурились, словно при виде добычи. Нотариус почувствовал себя неуютно. В довершение всего, исходящий от нее запах духов дурманил ему голову. В нем чувствовалось что-то животное, дикое и необузданное. Так, должно быть, пахнет хищник, крадущийся к жертве.
– Но, Элли, я правда ничего не могу сказать, – пролепетал он.
– Правда? – Она расстегнула верхнюю пуговку на блузке.
Он как завороженный уставился в вырез, где отчетливо виднелась ложбинка между грудями.
Она улыбнулась и расстегнула еще одну пуговку.
Николай Иванович сглотнул. Дворецкая наступала, оттесняя его к дивану. На расстоянии метра Родионов чувствовал жар ее большого красивого тела. Он зажмурил глаза, словно собираясь броситься в омут. Элеонора не позволила ему упасть. Диван оказался как нельзя кстати…
– Значит, говоришь, все в равных долях? – переспрашивала она, поглаживая чахлую растительность на его груди.
Он кивнул.
– А может так получиться, что все достанется мне?
– Только если на то будет воля наследодателя.
– Значит, Дворецкая может еще переписать завещание?
– Конечно. И не раз. Например, если кто-то из детей утратит ее доверие, она может наказать его, уменьшив его долю, а то и вовсе отказав ему в наследстве.
– Ну это мне известно, – проговорила она, переворачиваясь на живот. Ее большая грудь уютно разместилась на подушке.
Она слушала разомлевшего нотариуса. Он говорил еще о каких-то нюансах, а она думала о чем-то своем, изредка выхватывая из его повествования отдельные фразы.
– …убийца не может наследовать, – закончил он.
– Какой убийца? – встрепенулась Дворецкая.
– В случае, если наследодатель погибнет по вине наследника, – невинно повторил Родионов. – Так что закон не рекомендует ускорять естественный процесс. Завещания нужно дожидаться…
«Сложа руки? – спросила себя Дворецкая. – Ну это мы еще посмотрим. А что касается ускорения процесса… М-м-м…»
– Ты обещаешь предупредить меня, если моя мать захочет что-нибудь поменять в своем завещании? – спросила она почти нежно, но ее длинные ногти едва не впились в грудь бедняги.
– Обещаю? – переспросил он недоуменно.
– Да. Мы же теперь друзья. Так?
Рука Элеоноры спустилась ниже. Ее движения поначалу были плавными и методичными, потом более быстрыми и энергичными. Внезапно она остановилась. Он застонал и задвигал бедрами.
– Да… Да… Ну, пожалуйста.
– Так обещаешь?
– Обещаю, конечно, – проговорил он, еле ворочая языком.
«Может, стоило сказать ей, что Дворецкая вызвала меня на завтра именно по этому поводу?» – подумал он, растворяясь в новой волне блаженства и забывая о Веронике. И вправду, какое это имело значение?
Тот памятный ужин в кофейне прошел замечательно. К удивлению Насти, Логинов оказался очень легким в общении человеком. Он знал массу занимательных историй и умел преподнести их так, что Настя смеялась до слез. Правда, поначалу она немного стеснялась своих эмоций и одаривала рассказчика скупыми улыбками и робким хихиканьем, но Олег сумел раскрепостить ее, выпустить наружу сдержанное тисками приличий заразительное веселье.
– Ой, не могу больше! – выдохнула она, вытирая слезы, набежавшие на глаза.
– Ты замечательно смеешься, – сказал он, глядя на нее без улыбки. – Я просто не могу отвести от тебя глаз.
Она внимательно посмотрела на него. Разговор приобретал какой-то очень личный оттенок, но Настя оказалась к этому не готова.
– Мне пора, – засобиралась она, глядя на часы. – Уже половина одиннадцатого. Боюсь, Вероника будет недовольна. Она терпеть не может поздних возвращений.
– Обещаешь, что завтра пойдешь со мной обедать? – спросил он.
– Я не знаю, вдруг будут какие-нибудь дела, – туманно ответила она.
– К черту дела! Ты же живой человек и можешь, в конце концов, проголодаться. Так идешь или нет?
– Иду, – улыбнулась она. – А сейчас мне действительно пора…
Так все начиналось. А потом закружилось, набирая обороты. Обеды, поздние ужины, воскресные прогулки – все, что обычно бывает у двух людей, которым вместе интересно проводить время. Логинов не торопил события. Они просто общались, осторожно прощупывая друг друга, делая все новые и новые открытия.
Молодые люди подолгу гуляли в парке, а потом, усталые и проголодавшиеся, совершали набеги на кафе и небольшие уютные ресторанчики. Они любили рассматривать творения уличных художников и даже решились запечатлеть себя для потомков, правда, пока только в виде дружеских шаржей. Картинки
