Вначале это были незначительные колебания воздуха — шорохи, скрип, слабое шевеление, еле различимое дыхание. Когда я несколько оправился после своего рода гипнотического транса, в который меня повергли тьма и безмолвие на протяжении моего ожидания, я в изумлении огляделся вокруг.

Фантомы света и звука, казалось, обрели реальность. Тут и там, несомненно, были реальные пятнышки света — пусть не позволявшие различать детали окружающего меня пространства и, однако, достаточно явленные для того, чтобы рассеять кромешный мрак. Мне подумалось — хотя, возможно, это было воспоминание, смешанное с фантазией, — что я вижу внутренние очертания храма, и я определенно видел слабо проступавшую из мрака огромную алтарную завесу. Я инстинктивно взглянул вверх — и вздрогнул. Высоко надо мной, вне всякого сомнения, висел громадный греческий крест, контур которого обозначали крохотные точечки света.

Я был изумлен, я замер, готовый все принять и ничего не отвергать, я подчинился происходящему, к чему бы ход событий ни привел; будь что будет — я заранее смирился с любым исходом, но это было смирение безрадостное, немая покорность и слабость духа. Подлинный настрой неофита; и хотя в тот момент я не думал так, это было состояние, как его определяет церковь, в храме которой я находился, того, кто встречает «новобрачную».

Свет прибывал, и хотя его было недостаточно, чтобы видеть все отчетливо, я разглядел окутанный дымкой престол предо мной, на котором покоилась раскрытая книга, а на ней лежало два кольца, серебряное и золотое, и два венка, свитые из цветов и связанные у конца стеблей двумя шнурами — один золотым, другой серебряным. Мне было мало известно про обряды старогреческой церкви, а синегорцы являлись последователями именно этой религии, впрочем, предметы, которые я видел перед собой, могли быть не чем иным, как символами освящения. Интуиция подсказывала мне, что я был приведен сюда, пусть таким жестоким способом, для венчания. Одна мысль об этом взволновала меня до глубины души. Я решил, что мне лучше всего не трогаться с места и не выказывать удивления, что бы ни происходило дальше. Но не сомневайтесь, я смотрел во все глаза и навострил уши.

Я беспокойно оглядывался вокруг, но нигде не заметил и следа той, с которой пришел встретиться.

Однако случайно я отметил, что свет вокруг был лишен тепла, это был «неживой» свет. Откуда бы ни проникал этот приглушенный свет, казалось, он проходил сквозь какой-то зеленый прозрачный камень. Воздействие его было чудовищно странным и приводило в замешательство.

А потом я вздрогнул — когда вроде бы из тьмы позади меня выступила мужская рука и взяла мою руку. Я обернулся и увидел рядом с собой высокого мужчину со сверкающими черными глазами и длинными черными волосами и бородой. На нем было великолепное одеяние, похоже, из парчи с богатым узором. Головной убор его — высокий, надвинутый на лоб — был дополнен черным покрывалом, ниспадавшим по бокам. Этот покров, касавшийся пышного парчового облачения, создавал впечатление необыкновенной торжественности.

Я предался направлявшей меня руке и вскоре обнаружил, что стою, насколько мог видеть, у края алтаря.

В полу возле моих ног была зияющая пропасть, в нее спускалась с высоты, неопределимой в этом неверном свете, — откуда-то у меня над головой — цепь. Я увидел все это, и на меня нахлынули странные воспоминания. Я не мог не вспомнить цепь, висевшую над покрытой стеклом гробницей в крипте; я инстинктивно догадывался, что мрачное зияние в полу алтаря проходило через потолок крипты, откуда и свисала, почти касаясь гробницы, увиденная мною тогда цепь.

Слышался скрип — скрежет лебедки — и позвякивание цепи. Где-то вблизи меня кто-то тяжело дышал. Я так погрузился слухом в происходящее, что заметил их, когда они уже все выступили из окружавшей меня тьмы — целый ряд черных фигур в монашеских одеяниях; они явились безмолвно, точно призраки. Лица их закрывали черные капюшоны, в прорезях которых я видел темные сверкающие глаза. Мой поводырь сжал мою руку. Чувство осязания у меня от этого несколько окрепло, что и вселило в меня некоторое подобие спокойствия.

Скрежет лебедки и звяканье цепи слышались столь долго, что мое напряжение сделалось почти непереносимым. Наконец показалось железное кольцо, от которого как от центра устремлялись вниз, широко расходясь, четыре цепи меньшей толщины. Спустя несколько секунд я увидел, что эти четыре цепи были закреплены по углам огромной каменной, с крышкой из стекла гробницы, которую тащили вверх. Гробница поднялась достаточно высоко и точно вошла в отверстие в полу. Когда дно гробницы достигло уровня пола, она неподвижно застыла, нисколько не раскачиваясь. Ее сразу же окружили черные фигуры — стеклянная крышка была снята и унесена во тьму. Затем вперед выступил очень высокий мужчина, чернобородый, в головном уборе наподобие того, что был на моем поводыре, но — трехъярусном. Облачение его тоже было роскошным, из узорчатой парчи. Мужчина воздел руку — и восемь одетых в черное фигур отделились от остальных. Эти восемь, склонившись над каменным гробом, подняли из него окоченевшее тело моей Леди, все так же закутанное в саван, и бережно опустили его на пол алтаря.

Я увидел милость Господню в том, что в этот миг призрачный свет, казалось, сделался еще слабее и в конце концов исчез, если не считать крохотных пятнышек, отмечавших контур огромного креста в вышине. Но они только подчеркивали густоту обступившего меня мрака. Рука, державшая мою, разжалась, и со вздохом я осознал, что я один. Несколько секунд визжала лебедка и позвякивала цепь, а потом раздался скрежет камня, смыкающегося с камнем, — и наступила тишина. Я напряженно прислушивался, но не мог различить рядом даже слабого звука. Осторожное, сдерживаемое дыхание вокруг меня, которое я до тех пор отмечал, стихло. В беспомощности из-за неведения, не представляя, что же мне делать, я оставался на месте, недвижим и нем, казалось, целую вечность. Наконец, охваченный чувством, которое в тот миг не смог бы определить, я медленно опустился на колени и склонил голову. Закрыв лицо руками, я старался вспомнить молитвы, выученные в юности. Уверен: тело мое не поддалось страху, в намерениях я не был поколеблен. Теперь я понимаю хоть это — я и тогда это понимал, но, думаю, долго угнетавшие меня мрак и тайна в конце концов задели меня за живое. Преклонение колен символизировало подчинение духа некой Высшей Силе. Осознав это, я почувствовал умиротворение — несравнимо большее, чем то, с которым ступил в церковь, и с обновленной отвагой я отвел руки от лица и поднял склоненную дотоле голову.

Я инстинктивно вскочил и выпрямился во весь рост в позе ожидания. Все, казалось, преобразилось после того, как я опустился на колени. Точечки света повсюду в церкви, на время померкшие, явились вновь, они проступали все яснее и яснее, делая зримым окружавшее меня пространство. Предо мной возвышался престол с раскрытой книгой на нем, а на книге лежали кольца, золотое и серебряное, и два венка, свитые из цветов. Было также две высоких свечи с мерцавшими над ними крохотными язычками голубого пламени — единственный видимый живой свет.

Из тьмы выступила все та же высокая фигура в пышном облачении и трехъярусном головном уборе. Этот некто вел за руку мою Леди, по-прежнему одетую в саван, который, однако, покрывала спускавшаяся с ее темени фата из старинного великолепного и тончайшего кружева. Даже в слабом свете я разглядел, насколько изысканным был узор переплетенных нитей. Фата закреплялась у нее на голове букетиком из веточек флердоранжа, перемешанных с кипарисом и лавром; это было странное сочетание. В руке моя Леди держала большой букет — точное подобие только что описанного. Сладкий дурманящий аромат букета достиг моих ноздрей. Этот букет и пробуждаемые им мысли вызвали у меня трепет.

Повинуясь руке, ведшей ее, она встала слева от меня, возле алтарного престола. Руководивший ею занял место у нее за спиной. С каждой стороны престола, справа и слева от нас, стояли длиннобородые священнослужители в красивом облачении и в головных уборах с ниспадавшими черными покрывалами. Один из этих двоих, тот, очевидно, чей чин был выше, взял на себя инициативу и подал нам знак — положить правую руку на открытую книгу. Моей Леди, конечно же, был известен этот обряд, она понимала слова, произносимые священнослужителем, и поэтому послушно положила руку на книгу. Направлявший меня одновременно помог мне сделать то же. Я пришел в волнение, коснувшись руки моей Леди, пусть даже в подобных, исполненных тайны декорациях.

Трижды осенив чело каждого из нас крестным знамением, направлявший меня вложил в наши руки по тоненькой зажженной свечке, поданной ему специально для этой цели. Свет был желанен для нас, и не только потому, что света недоставало, но и потому, что мы могли теперь лучше видеть лица друг друга. Я пришел в восторг, увидев лик моей невесты, а выражение ее глаз убедило меня в том, что она испытывала те же чувства, что и я. Меня наполнила невыразимая радость, когда ее глаза остановились на мне, а ее