Из лесу в виду замка донеслись оглушительные возгласы одобрения — будто молчавший прежде горный край подал голос. Это ободряло, значит, видевшие сигналы готовы действовать. Я заметил выражение ожидания на лице посланца-священника и порадовался тому волнению, с которым он принялся слушать меня. Конечно же, ему хотелось знать хоть что-то о происходящем. В его глазах отражался, как я видел, блеск моих глаз, когда я с жаром говорил:

— Передайте владыке, что спустя минуту после прочтения мною его послания Синегория пробудилась. Горцы уже на марше, и солнце еще не поднимется высоко, как встанет линия дозорных, один от другого в пределах окрика, вдоль всей границы — от Ангуза до Ислина, от Ислина до Баджана, от Баджана до Испазара, от Испазара до Волока, от Волока до Татра, от Татра до Домитана, от Домитана до Граваджа и от Граваджа до Ангуза. Двойная линия. Люди постарше будут стоять в дозоре, юноши продвинутся вперед, так что от горцев ничто не ускользнет. Они будут и на горных вершинах, и в лесных чащобах, и сомкнутся, в итоге, у замка, который виден всем издалека. Здесь, у замка, стоит моя яхта, и она обыщет берег от одного конца до другого. В быстроходности яхте нет равных, и вооружена она так, что с ней не тягаться целой эскадре. Сюда будут поступать все сообщения. Через час на этом месте, где мы стоим, будет сигнальный пункт, откуда натренированные глаза будут день и ночь наблюдать, пока похищенная не найдется, а похитителям не отомстят. Преступники уже сейчас в кольце, и сквозь него они не прорвутся.

Возбужденный молодой священник вскочил на зубчатую замковую стену и вскричал, обращаясь к толпе, все росшей и росшей внизу, в садах вокруг замка. Подступавший к замку лес прятал часть собравшихся, которых можно было принять уже за армию. Мужчины издавали громкие возгласы, и этот многоголосый крик, поднимавшийся ввысь, напоминал рев зимнего моря. Обнажив головы, мужчины возглашали:

— Бог и Синегория! Бог и Синегория!

Я поспешил спуститься к ним и начал раздавать приказы. Не прошло и нескольких минут, как все они, организованные в отряды, отправились осматривать соседние горы. Вначале они расценили призыв к боевой готовности как свидетельство угрозы для страны, но когда узнали, что захвачена дочь вождя, просто обезумели. Из того, что сказал им посланец, но чего я не уловил или не понял, следовало, что удар, им нанесенный, они воспринимали как личное оскорбление.

Когда основная масса горцев ушла, я взял с собой нескольких человек из замка, а также нескольких горцев, которых попросил задержаться, и вместе мы отправились в известное мне укромное ущелье. Там никого не оказалось, но были явные следы того, что группа мужчин разбивала там лагерь на несколько дней. Мои люди — те, что хорошо ориентировались в лесу и вообще умели читать следы, — пришли к выводу, что останавливалось там человек двадцать. Поскольку моим спутникам не удалось найти никаких признаков, указывавших на то, что неизвестные вместе приходили или же покидали лагерь, возникло предположение, что они приходили поодиночке, из разных мест и собирались там и что подобным же таинственным образом разошлись.

Однако это было своего рода начало поисков, и мои люди разделились, договорившись между собой о том, чтобы осмотреть местность вокруг лагеря с целью обнаружения возможных следов. Если бы кому-то повезло в этом, к нему бы присоединился по меньшей мере еще один спутник, а когда нашлись бы явные следы, новость передали бы посредством сигналов в замок.

Сам я сразу вернулся в замок и поручил сигнальщикам оповестить народ о том, что нам уже стало известно.

Когда обнаруженное моими людьми было без промедлений сообщено флажной сигнализацией в замок, выяснилось, что бандиты уходили каким-то странным петляющим маршрутом. Было очевидно, что в попытке сбить с толку преследователей они старательно избегали мест, которые считали опасными для себя. А возможно, это был просто способ озадачить погоню. Если так, то они преуспели, потому что никому из преследователей не удалось установить, в каком именно направлении они скрылись. И только когда мы проложили маршрут на большой карте в сигнальном пункте (бывшей караульной замка), у нас появились догадки о том, куда они могли направляться. Стало ясно, что у преследователей добавилось трудностей, потому что, не зная главной линии движения, которой держались бандиты, преследователи не имели шанса перехватить их, но должны были вслепую прочесывать местность. А значит, охота предстояла изнурительная и долгая.

Поскольку мы не могли ничего предпринять, пока предполагаемый маршрут бандитов не был проложен более точно, я поручил сигнальному корпусу задачу принимать от подвижных отрядов сведения и передавать их, с тем чтобы, если представится случай, наши люди сумели бы перехватить бандитов. Сам же я взял с собой Рука как капитана яхты и покинул на судне ручей. Мы поплыли в северном направлении, к Далайри, потом на юг — к Олессо, затем вернулись к Виссариону. Мы не заметили ничего подозрительного, за исключением военного корабля далеко к югу, шедшего без флага. Однако Рук, узнававший суда, казалось, каким-то чутьем, сказал, что корабль турецкий; поэтому, вернувшись, мы просигналили всем постам вдоль побережья и призвали их наблюдать за этим кораблем. Рук держал «Леди» — такое имя дал я боевой яхте — в состоянии готовности к немедленному отплытию, если бы пришли тревожные вести. Рук не стал бы церемониться с недругом, а сразу бы атаковал его. Мы были настроены не упустить свой шанс в отчаянной битве, в которую вступили. И в разных подходящих местах поставили наших людей, поручив им следить за обменом сигналами.

Вернувшись в замок, я узнал, что маршрут беглецов, теперь соединившихся в одну группу, полностью проложен. Они двигались на юг, но, явно встревоженные приближавшейся к ним линией дозорных, устремились на северо-восток, туда, где край делался просторнее, а горы неприступнее и менее обитаемы. Передав задачу сигнальной связи священникам-воителям, я собрал небольшой отряд из местных горцев и без промедления двинулся наперерез бандитам. К нам присоединился и только что прибывший архимандрит (аббат) Плазакский. Замечательный человек — настоящий воин и духовное лицо, одинаково успешно применяющий и свой кинжал, и свою Библию, а к тому же такой скороход, что за ним целому отряду не угнаться. Бандиты двигались с чудовищной быстротой, учитывая, что были пешие; поэтому нам тоже нельзя было терять времени. В горах нет иного средства передвижения, как пеший ход. Наши люди проявляли такой пыл, что я не мог не заметить: у них больше, чем у всех, кого я видел, было причин чувствовать себя лично оскорбленными. Когда я поделился своим наблюдением с архимандритом, шедшим рядом со мной, он сказал:

— Ничего удивительного: они сражаются не только за свою страну, но и за то, что им принадлежит!

Я не совсем понял его слова, поэтому начал задавать вопросы, а вскоре для меня прояснилось даже то, о чем он вряд ли подозревал.

июля 9-го, 1907

Достопочтенная леди, дабы для Вас прояснились печальные обстоятельства, связанные со страшной угрозой для нашей земли, Синегории, и для дорогого нам лица, я пишу Вам эти строки — по просьбе господаря Руперта, столь любимого нашими горцами.

Когда воевода Петр Виссарион отправился с миссией к великой нации, у которой мы искали поддержки в годину испытаний, поездка эта предполагалась тайной. Турок стоял у наших границ, полный злобы и алчности. Он уже пытался добиться брака с воеводиной и тогда в будущем как супруг ее мог бы претендовать на владение нашей землей по праву наследования. Он, как и все, также хорошо знал, что синегорцы никому бы не подчинились, кроме того, кого сами бы выбрали себе в управители. Так было испокон веков. Но время от времени появлялась персона, заявлявшая, что наша земля нуждается в ее управлении. Вот поэтому леди Тьюта, воеводина Синегории, была передана под надлежащую опеку мне как главе Восточной церкви и были предприняты разумные меры, дабы не допустить ее похищения готовыми на все врагами нашей земли. Эту задачу и опеку считали за честь все те, кто с радостью принял на себя