июля 8-го, 1907

Господарка,

пишу Вам по поручению владыки и с позволения архиепископа. Имею честь познакомить Вас с отчетом о преследовании турецких лазутчиков, которые похитили воеводину Тьюту из высокого рода Виссарион. Преследование было предпринято господарем Рупертом, просившим меня присоединиться к его отряду по той причине, что мое, как он великодушно выразился, «прекрасное знание страны и ее народа» может сослужить им большую службу. Это верно, я прекрасно знаю Синегорию и ее народ, в среде которого прошла вся моя жизнь. Однако в таких обстоятельствах, как нынешние, не требуется каких-то «причин». Нет мужчины в Синегории, который не отдал бы свою жизнь за воеводину Тьюту, и когда синегорцы узнали, что она не мертва, как они думали, но всего лишь была в долгом трансе и что это ее выкрали бандиты, их обуяла ярость. И потому как мог я — тот, кому доверен монастырь Плазака, — колебаться в этот час? Ни в коем случае, я желал как можно скорее вступить в битву с врагами моей земли, и я хорошо знал, что господарь Руперт, с его сердцем льва, столь приставшим ему при его богатырском сложении, поспешает изо всех сил, так что за ним не угнаться. Но мы, синегорцы, не будем медлить, когда враг перед нами, и Восточная церковь не заставит себя ждать, когда Полумесяц грозит Кресту!

Мы не взяли с собой никакого снаряжения, никаких покровов — отправились, в чем были, никакой провизии — ничего, кроме наших кинжалов и наших ружей. Но прежде, чем мы вышли, господарь Руперт спешно просигналил с замковых стен и приказал доставлять нам пищу и боеприпасы из ближайших селений — туда, куда мы укажем по сигнальной связи.

Был полдень, когда мы отправились — всего десятеро крепких мужчин, ведь наш вожак не взял бы никого, кроме хороших бегунов, умеющих стрелять без промаха и заправски орудовать кинжалом. Мы двигались налегке и поэтому быстро. К этому времени по донесениям, поступившим благодаря сигнальной связи в Виссарион, мы уже знали, что враги наши не кучка жалких вояк. Хранителю зеленого исламского знамени[106] хорошо служат, и хотя турки подлые псы, нельзя отрицать их храбрость и силу. В самом деле, турки, когда они не нарушают границ Синегории, славятся своими отважными подвигами, но поскольку никто из тех, кто посмел рыскать в наших горах, еще не возвращался в свою землю, нам неведомо, как смельчаки-турки могут повествовать о битвах, которые вели с нами. Как бы то ни было, те, за кем мы гнались, оказались явно не жалкими трусами, и наш господарь, человек столь же мудрый, сколь и храбрый, призвал нас к бдительности и остерег, дабы мы не ослепли в своем презрении к врагу. Мы вняли его наставлениям, а доказательство тому — численность нашего отряда: десять синегорцев против двадцати турок. Но раз речь шла о большем, нежели наши жизни, то мы не рисковали. И с двенадцатым ударом башенных часов в Виссарионе восемь самых скорых на ногу синегорцев вместе с господарем Рупертом и мною ринулись в погоню.

Нам уже просигналили о том, что бандиты шли зигзагом, что их маршрут причудливо отклонялся во всех направлениях, под всеми углами. Но наш вожак проложил такой курс для нас, что мы смогли бы перехватить врага на главном направлении его движения, и пока мы не достигли той местности, мы не останавливались ни на миг — мчались изо всех сил день и ночь напролет. Воистину будто участники олимпийских состязаний в Древней Греции, мы соревновались друг с другом, но это было соревнование не жаждавших первенства, а стремившихся отличиться на службе отечеству и воеводине Тьюте. Впереди всех был господарь Руперт — настоящий рыцарь давних времен, не ведающий в своей мощи препятствий. Он постоянно побуждал нас не сбавлять скорость. Не останавливаться ни на миг. И часто он и я бежали бок о бок — ведь я, господарка, в молодости обогнал бы любого из синегорцев и даже сейчас, в случае надобности, поведу в атаку войско. Мы бежали, и иногда он расспрашивал меня о леди Тьюте, о пресловутой ее смерти — странной, как постепенно обнаружили мои ответы, смерти. Узнавая все новые и новые подробности, он все ускорял бег, будто одержимый демонами, а тогда наши горцы, которые, похоже, уважают даже демонов за их крепость и лихость, старались не отставать от него и уже сами казались одержимыми. Я же, оставленный в одиночестве покойно блюсти достоинство моего духовного сана, забывал о приставшем мне. В ушах звенело, глаза застилало кровавой дымкой, но я догонял самых быстрых.

А потом в господаре обнаружился дух подлинного вождя: когда все остальные, казалось, впали в неистовство, он заставил себя успокоиться, и его самообладание, сменившее недавнее буйство, свидетельствовало об умелой стратегии — учитывать всякие неожиданности. А значит, потребуйся какая-то новая линия в руководстве, он без промедления и колебания повел бы нас в нужную сторону. Мы, девятеро мужчин, разных по характеру, все почувствовали, что у нас есть господин; и тогда, готовые поставить себе границы и повиноваться, мы могли уже свободно направлять и помыслы свои и силы на пользу нашего дела.

Мы напали на след убегающих бандитов на второй день после похищения, незадолго до полдня. След было довольно легко обнаружить, потому что теперь все злодеи собрались вместе, и наши люди, лесные жители, смогли много узнать о промчавшейся там подлой своре. Бандиты страшно спешили и не позаботились о мерах предосторожности, позволяющих сбить погоню с толку, ведь на это требуется время. Наши знатоки леса сказали, что двое шли впереди банды и двое замыкали ее. В центре шло несколько человек, тесно державшихся друг друга, наподобие охранников, окружающих пленного. Ни единой догадки о том, сколько их шло в центре, у нас не было — нам не удалось ничего распознать, настолько близко бандиты обступили девушку. Однако наши люди сумели разглядеть кое-что помимо следов, оставленных толпой бандитов: земля, по которой они прошли, раскрыла тайное пытливому взгляду. Нашим людям открылось, что пленница шла по принуждению, да что там: один из наших, поднимаясь с колен, после того как он осмотрел землю, прохрипел:

— Презренные псы подгоняли ее ятаганами! Здесь капли крови, хотя следы ног ее не окровавлены.

И тогда ярость охватила господаря. Заскрежетав зубами, он выдохнул: «Вперед, вперед!» — выхватил кинжал и вновь ринулся в погоню.

Вскоре мы разглядели вдалеке эту свору. Они были под нами, в глубокой долине, хотя след их терялся впереди, по правую руку. Они приближались к подножию высокой горы, вставшей на пути у всех нас. Не прошло много времени, как мы догадались, что их намерения были двояки. В дальнем конце долины, которую они пересекали, мы различили бежавших к ним людей — наверное, то был поисковый отряд, двигавшийся с севера. Хотя деревья мешали обзору, мы не могли ошибиться; я сам из обитателей леса, и я в этом не сомневался. Нам также стало совершенно ясно, что у молодой воеводины больше не было сил передвигаться таким чудовищно быстрым шагом, какой держали бандиты. Следы крови говорили сами за себя! Вот тут они еще видны — а дальше их уже никто не обнаружит…

И тогда тот, кто из всех нас был самым неистовым и отчаяннее всех нас рвался вперед, в погоню, исполнился ледяного спокойствия. Он поднял руку, призывая к тишине — хотя Бог свидетель, мы едва ли не бесшумно двигались во время всего долгого преследования в лесу, — и произнес напряженным шепотом, прорезавшим безмолвие будто нож:

— Други мои, пришло время действовать. Возблагодарим Бога, сведшего нас лицом к лицу с нашим врагом! Однако мы должны быть осторожны, должны думать не только о себе — у нас же одно желание: ринуться вперед и победить или умереть, — но и о той, которую вы любите и которую я тоже люблю. Она в опасности тем большей, чем больше риск, что бандиты почуят неладное. Если они поймут или даже на миг заподозрят, что мы добрались до них, они убьют ее… — Здесь голос его ненадолго прервался от напряжения чувств или от глубины его страсти, не знаю, но думаю, сказалось и то и другое. По этим следам крови нам ясно, что они способны сделать… даже с ней. — Он вновь заскрежетал зубами, но, не останавливаясь, продолжил: — Давайте завяжем бой. Хотя расстояние до бегущих бандитов невелико, путь до них долог. Насколько я вижу, отсюда только одна тропа ведет вниз, в долину. Та самая, по которой они прошли и которую, конечно же, будут держать под наблюдением. Давайте разделимся, чтобы окружить их. Гора, к которой они движутся, далеко простирается влево, нигде не расступаясь. Отсюда нам не видно, что там справа, однако по характеру местности похоже, что гора делает изгиб в этом направлении, так что ближний конец долины может оказаться неким громадным карманом или амфитеатром. Поскольку они