многочисленными ножками. Маленькая, незаметная пылинка. Как же я так могла? Как посмела? Как пропала? В чужой стране совсем одна, больная, разбитая, раздавленная. Все против меня. Небо против меня. Погода против меня. Обстоятельства складываются так, словно ангелы на небесах специально надо мной издеваются. Я не буду о тебе думать. Не буду. Не хочу. Это не слезы. Это из-за температуры. Я не плачу. Ты не заставишь меня плакать. Ни одной слезинки тебе не подарю. Я не могу без тебя. Я заставлю себя не думать о тебе. Это так просто — надо только переключиться на что-то другое. Полезное. Так, Машка, включай голову! Собирай свой разжиженный из-за температуры мозг в кучку (или сливай его в стакан, как получится). Что мы имеем? В Германии обращаться за помощью мне просто не к кому. Этот пункт вычеркиваем. Позвонить в Россию — как вариант. Да, можно. Но кто за мной потащится из России? Пока визу сделают, пока оформят все… Нет, не годится. Минус еще один пункт. Позвонить родителям в Канаду? Смысл? Те же яйца, только в профиль. Выкинули последнее. Что осталось? Единственный вариант — позвонить в Венесуэлу Родриго. Он вечно туда-сюда по миру мотается, возможно, сможет приехать и забрать меня, финансовое положение ему позволит без ущерба для кошелька рассчитаться за мое пребывание в больнице. Я потом ему отдам. Фигня только в том, что в очередной раз продинамить Родриго, если он приедет за мной, будет подло с моей стороны. Да и захочет ли он со мной общаться после того, что произошло в Австралии? Он написал мне единственное письмо с пожеланиями счастья, я коротко ответила «Спасибо» и на этом наше с ним общение прекратилось. Знаю, если позвоню, он примчится первым же рейсом. Или нет? По щекам вновь поползли слезы, нос, который и так не дышит, тут же отек и потек. Ну что за наказание? Представила, как я звоню Родьке, прошу помочь, а он меня посылает красивым, русским, трехэтажным. Что-что, а уж матом Пуговкин ругается с особым удовольствием и вдохновением. Нет, если и он вышвырнет меня из своей жизни (если уже не вышвырнул) так же, как выкинул Билл, моя слабая психика расстроится окончательно. Я, конечно, не стану вены резать и таблетки глотать, но уйду в себя надолго. Вообще одна. Вот совсем-совсем одна. Как в старом добром анекдоте — пусть у ваших врагов все будет, всё-всё, что они хотят, а в записной книжке пусть будет записано всего три номера — ноль-один, ноль-два и ноль-три. А я даже туда позвонить не могу. Мама, забери отсюда свою блудную дочь. Обещаю, буду как все девчонки моего возраста — сидеть дома в Интернете и мечтать о принце. Нет, принца не надо, спасибо было. Не нужны мне больше принцы. Жила себе одна — спокойно, свободной от всех, куда хочу — туда лечу. Эх, мне бы волшебную палочку, я бы пожелала стереть твое имя из памяти. Даже думать его больно. Четыре буквы сплошной боли. Ты не существуешь! Ты мираж! Исчезни! Чур меня, чур…

 Умная мысль пришла в голову с опозданием. Нет, я все-таки дура. У меня же в паспорте записан номер страхового свидетельства! А по страховке я имею право на госпитализацию! Я ж работала, как все, налоги с меня снимали, как со всех, так что и болеть могу, как все! Господи, спасибо, что Ты есть! Я облегченно выдохнула и закрыла от удовольствия глаза. Как же я забыла про страховку? Идиотка! Покрашусь в блондинку, хотя бы не так стыдно будет, что вечно все забываю и паникую раньше времени. Да! Сделаю короткую стрижку, выкрашусь дома в блондинку, накуплю себе розовых вещей и моя жизнь наладится. Осталось только понять, как долго меня тут продержат. И домой! Домой! Чтоб ноги моей тут не было! Там тебя не существует, там тебя нет.

 Мой лечащий врач оказалась приятной женщиной непонятного возраста с грустными карими глазами. Велев мне лежать, традиционно засунув градусник в рот, она измерила давление и принялась что-то писать в карту. Ее интересовало всё, начиная от того, чем я болела в детстве, к чему предрасположена, на что аллергия, сколько беременностей у меня было, чем я предохраняюсь и заканчивая вопросами про болезни родственников. Я без всякого энтузиазма «сотрудничала со следствием», правда, отвечала путано, потому что неожиданно выяснилось, что я понятия не имею, как все мои детские болячки называются по-немецки, приходилось проявлять чудеса жестикуляции, играя в шараду. Кажется, тетка меня понимала. По крайней мере, делала вид, что понимает. Потом она долго пытала меня по поводу того, не стукнулась ли я головой, что помню, а что нет, что пила-ела-принимала в последние дни. Я честно отвечала на все вопросы, прикидывая, что за питанием надо все-таки следить лучше, а то так и до гастрита недалеко, а со всеми переживаниями я еще и язву заработаю. Кому я потом больная нужна буду? Я и здоровая-то не особо нужна…

 — А какое сегодня число?

 — Восемнадцатое марта, — не отрываясь от записей, отозвалась она.

 — Значит, я вчера весь день была без сознания?

 — Скорее спали.

 — Что со мной? Это клофелин? Я обычно в обмороки не падаю.

 — Пока точно сказать не могу. Сделаем анализы и все выясним, не стоит беспокоиться. На отравление не похоже. У вас красное горло и все признаки острой респираторной вирусной инфекции. Остальное выяснится, как только будут готовы результаты анализов. Поверьте, держать вас тут никто не будет, — врач улыбнулась.

 — И сколько дней меня здесь продержат? — кисло спросила я.

 — Общие анализы будут готовы через несколько часов. Но есть вероятность инфекционного заболевания, поэтому мы хотели бы сделать баканализ, это займет два-три дня. У вас есть страховка, документы? Мы могли бы провести дополнительные анализы — УЗИ, кровь на токсины, но это только в случае, если ваша страховая компания оплатит эти расходы.

 — Думаю, что оплатит… Где мои вещи?

 — Полагаю, они в камере хранения.

 — Мне нужна сумка. В ней документы, страховка… По-моему, вся моя жизнь в той сумке… А почему меня положили в отдельный бокс?

 — Нам нужно исключить инфекционное заболевание, пока есть такая вероятность, вы полежите здесь, а потом посмотрим.

 Она ушла. Хорошая тетка. Внимательная, говорит так доброжелательно. Обещала назначить что- нибудь от температуры и выдать капли в нос, а то я совсем расклеилась, течет отовсюду, прям не тело, а разбитое о скалы протекающее корыто.

 Я заставляла себя не думать о нем. Целенаправленно прерывала любые мысли, постаралась вычеркнуть даже его имя из памяти. Его больше нет. Я одна. Я справлюсь. Тихо ревела и запрещала произносить его имя вслух, про себя, тайком от самой себя. Он не существует. Моя жизнь — мираж. Это издалека казалось, что вот-вот и я окажусь в прекрасном оазисе любви, а на деле впереди был всего лишь высохший колодец, из которого вода ушла давным-давно. Я не думаю о нем и не плачу. Это не я. Это они сами. Представила, как приеду домой, как мне обрадуются подружки, как будем пить с ними сливовое вино и есть суши в «Гин-но таки» на Охотном ряду. У меня есть друзья в Москве. Да, сейчас я не могу к ним обратиться за помощью, но они будут рады меня видеть. И я сразу же назначу кучу встреч, уйду с головой в работу. Я ни на секунду не останусь одна. Я буду веселиться, гулять, заведу себе кота или мужчину. Нет, кота нельзя. Кто за ним будет ухаживать? Заведу себе двух мужчин — если один из них меня бросит, то рядом всегда будет запасной вариант. Хотя кот все-таки лучше мужчины, как ни крути. Эх, была ни была, заведу себе женщину! Женщина-то уж точно лучше мужчины и кота вместе взятых, она хотя бы умеет готовить и не разбрасывает везде использованные зубочистки, как Билл. Ну вот! Опять о нем вспомнила. Надо вспоминать только плохое. Вот зубочистки реально бесили. Такое чувство, что в квартире живёт сумасшедший бобёр, который эти зубочистки по пять штук в день сгрызает и расщепленные на стол горочкой выплёвывает. Я один раз накопила этих щепок за три дня и безумному бобру в носок засунула. Ах, как же он громко матерился и орал — душа сейчас радуется! А эта его страсть к стразикам! А дурацкий смех! И уши, как у кролика. «Вы зайца не видели? — Зайца? Какого зайца? У него уши такие и хвост вот такой пупочкой? Неа, не видел». А у Билла мозг пупочкой. Как же я по тебе скучаю… Ненавижу! А еще сделаю короткую стрижку. Совсем короткую, как у ребят-спортсменов. Набью на затылке тату. Какую-нибудь фигню, типа, «Пошли все на…» И уйду в загул. Обязательно уйду в загул. Буду отрываться в ночных клубах, ездить на дорогих иномарках, пить дорогое шампанское. Я никогда больше не включу твою музыку, я выброшу все твои фотографии и диски, я забуду о твоем существовании, не отвечу ни на один твой звонок, ни на одно твое письмо, заблокирую тебя везде. Хотя ты и не позвонишь больше… Я порву и сожгу все твои вещи, заставлю себя не думать о тебе, не плакать о тебе, не шептать твое имя, словно молитву. Я вытравлю свою любовь самый лучшей кислотой — другим мужчиной. Я лучше буду жить с пустотой внутри, чем с любовью к тебе. Может быть, у меня даже получится изменить тебе. Не сразу… Когда-нибудь… Если раньше я не сойду