Насколько всем было известно, голову в последний раз видели на верхнем чердачном этаже медицинского института. Это был необычный предмет, не такой, который можно потерять или перепутать с чем-то еще. В отличие от своих соседей, большая часть которых представляла собой доисторических двуногих, шимпанзе, убийц и сумасшедших, она была полностью одета плотью. Ее владелец не был откопан на забытом кладбище или съеден своими врагами, это был великий вождь, который объединил крохотные народы в могущественный и справедливый союз и нанес мощный удар по французской национальной гордости и интересам.

Вот что было известно наверняка: голова была отправлена в Министерство военно-морского флота в Париже. Оттуда она была послана на другой берег Сены в маленький музей господина Брока в медицинском институте, где она могла бы оказаться полезной ученым в их исследованиях развития и временного регресса человеческой расы.

Что происходило с головами, когда они разлагались или уже не были востребованы наукой, никто сказать не мог, поэтому начались суетливая работа с документами и тщательный осмотр старых хранилищ, когда премьер-министр Рокар согласился на просьбу представителей движения за независимость о принятии мер к тому, чтобы голова их исторического вождя вернулась в дом его предков.

Это было в 1988 г. Прошли век и десять лет с того момента, когда голова появилась в Париже, а науку, которая обращалась к черепам для того, чтобы измерить свой собственный уровень цивилизации, уже давно стали считать вздором. Несколько предметов, имеющих некоторое отношение к голове, появились на Всемирных выставках 1878 и 1889 гг., но не сама голова, которую сочли бы слишком ценным экспонатом, чтобы подвергать неделикатному обращению и выставлять на таком мероприятии. Там были выставлены мумифицированные останки, несколько орудий труда и музыкальных инструментов, неотделанный бюст Виктора Гюго и немного оружия – каменные топоры, копья и украденные винтовки, – названного в «Бюллетене» Географического общества «последними усилиями обреченной расы, которые, не выполнив задачу ее освобождения, служат только укреплению ее оков и ускорению часа ее полного вымирания».

К сожалению, никаких записей о голове найдено не было, и участники переговоров, прибывшие из- за моря, вынуждены были возвратиться на родину ни с чем, кроме дипломатических документов и обещаний. Одна парижская газета, будучи менее щепетильной в отношении политических устремлений бывшей колонии, пошутила, что администрация премьер-министра Рокара снова «потеряла голову».

Весть о восстании достигла Парижа даже с еще большими проволочками, чем обычно. Телеграфные провода были перерезаны, а почтовое сообщение с Сиднеем (пять дней в хорошую погоду) прервано. Первый подробный список жертв появился в «Фигаро», прежде чем правительство получило эту новость. Один читатель «Фигаро», который отплыл из Нумеи (столица острова Новая Каледония в Тихом океане, заморского владения Франции. – Пер.) после начала волнений, послал его вместе с другими почтовыми отправлениями с Сандвичевых островов. Список был поделен на поселенцев, государственных служащих, жандармов, освобожденных узников, ссыльных лиц и цивилизованных местных жителей. Всего в нем значились сто тридцать шесть имен. Краткие описания создавали у читателей в Париже впечатление мирной колонии, которую постигло ужасное несчастье: в списке были солдаты и полицейские, но также телеграфист, садовник, дорожный инженер, ссыльный, который работал в гостинице, и две семьи, маленькие дети которых были убиты дикарями.

И хотя в отчете недвусмысленно отрицалось, что существует угроза самой Нумее, так оно и было на самом деле. Столица Новой Каледонии занимала приблизительно такую же площадь, что и Париж, но в ней едва насчитывалось четыре тысячи жителей, почти все из которых были европейцами. По обычным меркам ее укрепления были примитивными, построенными французскими и алжирскими ссыльными из исправительной колонии на полуострове Дюкос, который служил северным берегом гавани. Гавань защищали орудийные батареи и белые коралловые рифы, которые серебряным кольцом окружали остров, а также маленькие бухточки – ночной кошмар моряка – и топкие ручьи. Но нападение из глубины территории было трудно отразить. Голые холмы, которые свысока смотрели на деревянный город, были окружены лесами. Когда человек, который дежурил на сигнальной башне, был зарезан и съеден, его убийц-канаков можно было только заставить отступить в глубину острова, где над горным массивом Гумбольдта висела сухая дымка. В то время, когда начались беспорядки, только отряд солдат и пастух-баск со стадом из двухсот овец благополучно пересекли южную часть острова, хотя несколько исследователей сообщали об услужливых и любознательных местных жителях, которые предавались своим каннибальским инстинктам только в особых случаях.

С самого начала было очевидно, что, несмотря на желание защищать свои фермы до смерти, колонисты окажутся недостаточным подкреплением для гарнизона. И поэтому было принято решение – с некоторыми опасениями со стороны губернатора – вооружить осужденных и политических узников. 19 июня 1878 г. один поселенец по фамилии Шен отказался возвратить местную жительницу ее племени и был жестоко убит. Этот первый намек на восстание местных племен вселил во всех острое чувство непрочности их бытия и общности цели. Закоренелые преступники, привезенные в Нумею в кандалах, анархисты, строившие планы падения Франции, и борцы за свободу Алжира, которые пытались дать отпор французскому вторжению, – все служили отлично, хотя небольшое количество анархистов оказались достойными своей репутации. Луиза Мишель, известная как Красная Дева, показала канакам, как перерезать телеграфные провода, и, когда их леса были подожжены, некоторые дикари, которые надеялись спастись, отправившись в плавание по Тихому океану на каноэ, пришли проститься с ней и получили от нее знаменитый красный шарф, который она носила на баррикадах в Париже.

Не считая этого предсказуемого эпизода, ссыльные вели себя дисциплинированно и храбро. Умения, которые они приобрели в борьбе с французами, были употреблены на благое дело, и жители Нумеи, видя столбы дыма, поднимавшиеся над лесами все дальше и дальше, чувствовали себя успокоенными. Объединенные войска и ссыльные вышли против пращей и копий канаков, затравили их, как дикого кабана, и сделали их поля бесплодными, засыпав их солью. Некоторые племена сдались, и их мужчины были депортированы на острова, которые лежали за горизонтом на севере. Их жены были отданы враждебным племенам. В период между июнем и сентябрем 1878 г. пятнадцать тысяч канаков были расстреляны, сожжены и уморены голодом. Это восстание привело, по крайней мере, к чему-то хорошему. Газета «Фигаро» от 17 ноября опубликовала копию письма губернатора в Министерство военно-морского флота: «Поведение ссыльных было отличным, и благодаря своему знанию страны они оказали ценные услуги экспедиционным отрядам. Ввиду их особой преданности я просил бы даровать им полное помилование. [Далее следуют имена трех ссыльных.]»

С объективной точки зрения это сулило хорошее для будущего колонии. Вскоре поселенцев стала больше заботить цена на золото и никель на международных рынках, нежели передвижения в неясных глубинах территорий. Осужденные и политзаключенные, выжившие в первые четыре года ссылки, в конце концов растворились в остальном населении. Новый квартал Нумеи, известный как Латинский квартал, стал бурно развивающейся общиной, в каком-то отношении более цивилизованной, чем его тезка.

Даже в таком случае восстание было ударом. Местное население тщательно изучалось, и эти знания