сентября в зарубежном радиообращении они заявили не только, что агенты англо-французского империализма, объединившись с внутренними врагами Советской власти, попытались повернуть вспять революцию и реставрировать царский режим, что было, по крайней мере, отчасти правдой, но и что эти агенты были лично и непосредственно виновны в убийствах Володарского и Урицкого и в покушениях на Ленина и Зиновьева, что было неправдой. Характерно, что это обвинение не было выдвинуто на процессе по «делу Локхарта» в Москве. Вот что говорилось в радиообращении, которое было опубликовано в печати, по поводу налета на британское посольство:

31 августа в 6 час. вечера в здании Английского консульства в Петрограде нашей комиссии по борьбе с контрреволюцией удалось накрыть одну из главных групп английских заговорщиков… Взята громадная переписка, которую мы опубликуем и которая выдает английских заговорщиков с головой… Свидетельскими показаниями некоторых из задержанных установлено, что английскими [заговорщиками]… задумывался также арест Совета Народных Комиссаров… Мы никогда не прибегли бы к обыску зданий посольств. Но мы не можем молчать, когда посольство превращается в конспиративную квартиру заговорщиков и убийц (36).

Официальная реакция министерства иностранных дел Великобритании на эти обвинения, как и на события, им предшествующие (налет на посольство, убийство Кроуми, арест посольских служащих в Москве и Петрограде) была удивительно сдержанной — возможно, потому что оно знало, что некоторые из этих обвинений обоснованы, и беспокоилось, что на свет могут всплыть веские доказательства (37). На самом же деле, «громадная переписка», якобы захваченная в британском посольстве и выдающая заговорщиков «с головой», никогда не была опубликована, что позволяет предположить, что Геллер и его люди ушли из посольства с пустыми руками.

1 сентября, когда стало ясно, что аресты и расстрелы в Петрограде носят повальный характер, местные представители Украины, Польши, Грузии и Литвы направили Зиновьеву совместное письмо, в котором заявили о неприемлемости подобных мер к гражданам своих стран, находившимся в тот момент в Петрограде (38). Реакция на их обращение демонстрировала хаотическую природу петроградского «красного террора». Разумеется, большое число граждан этих стран, находившихся тогда под германской оккупацией, были арестованы. Германский консул в Петрограде, узнав об этом, забросал Бокия письмами с требованием освободить большую их часть на том основании, что они находятся под покровительством Германии (39). К каждому письму прилагался список лиц, арестованных с момента предыдущего письма, с указанием их национальности и места задержания — в общей сложности, около тысячи человек (40). 10 сентября Бокий направил германскому консулу текст письма, разосланного им районным Советам с распоряжением освободить всех арестованных граждан стран, находящихся под покровительством Германии, если против этих граждан нет особых улик, обвиняющих их в контрреволюции или спекуляции. Бокий также приказал, чтобы впредь граждан этих стран, если им нельзя предъявить серьезных обвинений, не арестовывали (41). Последующие письма германского консула со списками показывают, что распоряжение Бокия было проигнорировано. Аресты граждан из стран «под германской протекцией» продолжались. К концу сентября примерно из тысячи арестованных, фигурировавших в консульских списках, освобождены были не больше двухсот (42).

В разгар «красного террора» в Петрограде его бессистемный характер встревожил руководимый большевиками Петроградский совет профессиональных союзов. 14 сентября он обратился к Зиновьеву и Бокию с предложением «во избежание роковых, непоправимых ошибок» установить строгий контроль и гарантии безопасности в том, что касается расстрелов вообще, а также в отношении арестов и обысков в помещениях профсоюзов и арестов профсоюзных деятелей (43). На заседании Совета профсоюзов, одобрившем это обращение, Рязанов предложил внести поправку, призывающую покончить с практикой объявления вне закона целых партий и политическим заложничеством. Однако эта поправка не прошла (44). Любопытно, что в дни «красного террора» даже Зиновьев, который, как мы видели, был за то, чтобы позволить рабочим расправляться с буржуазией прямо на улицах, был раздражен неразберихой, творившейся в ПЧК, и невозможностью получить информацию об арестованных. После нескольких неудачных попыток разузнать судьбу того или иного человека, предположительно находящегося в руках ПЧК, он указал в записке Яковлевой, чтобы ПЧК немедленно завела «справочное бюро». Однако, явно понимая бессмысленность этого требования в сложившейся ситуации, он закончил записку просьбой, чтобы ПЧК хотя бы побыстрее реагировала на его запросы (45).

Как глава СК СО и Петроградского Совета, Зиновьев был, похоже, по крайней мере, какое-то время озабочен проблемой случайных арестов и расстрелов большевиков, а также сочувствующих и беспартийных граждан, представлявших особую ценность для правительства. С. П. Петров, тот самый рабочий завода «Новый Лесснер», который описал свои ночные рейды в поисках врагов Советской власти, вспоминал, как спасал от неминуемой расправы честных революционеров (46). По мнению Стасовой, для беспокойства по поводу «роковых и непоправимых ошибок» были серьезные основания. В своих мемуарах она писала, что, проверяя списки арестованных, не раз находила и освобождала тех, кто «случайно попал» в список. «Часто аресты бывали неправильными, так как арестовывали по случайным данным, — вспоминала она. — В число арестованных попадали люди, сочувствующие нам, работавшие с нами и т. д.» (47).

В эти страшные дни в Петрограде было арестовано большое количество буржуазных профессионалов, известных людей, среди которых были выдающиеся деятели искусства (48). Были среди них и люди, чья деятельность представляла особую важность для выживания Петрограда: технические специалисты в Советах и на судах Балтийского флота (49) и врачи, ведущие борьбу с эпидемическими заболеваниями не только в масштабах Северной коммуны, но и всей страны. В конце сентября центральный Наркомат здравоохранения привлек внимание Наркомата внутренних дел к этой проблеме, и Петровский, который прежде был сторонником массового захвата заложников из числа буржуазии и офицерства (50), спешно разослал Советам по всей стране циркулярное письмо с запретом арестовывать врачей и другой медицинский персонал «только за их популярность» (51). В начале октября Петровский расширил сферу своей озабоченности, выразив недовольство по поводу того, что, согласно его данным, мало что делается для обеспечения безопасности тыла, и, прежде всего, потому что некоторые Советы направили «красный террор» против мелкой буржуазии и интеллигенции вообще — вместо того, чтобы направить его на политически влиятельных представителей крупной буржуазии и старого режима (именно это и происходило в Петрограде). Петровский распорядился пересмотреть списки задержанных заложников и освободить тех, кто, по своей малой политической значимости, не представлял ценности как заложник (52).

В речи на открытии Седьмой городской конференции петроградских большевиков 17 сентября Зиновьев таких различий не делал. В противовес своим прежним суждениям о потенциальной опасности для власти необоснованных расстрелов, он теперь рассматривал бескомпромиссный «красный террор» как необходимую ответную меру на «белый террор» в момент, когда, по его словам, гражданская война в России близилась к апогею. Наступление Народной армии на Волге удалось остановить, но эту победу омрачали успехи казаков Краснова и Добровольческой армии на юге. Указав на районы страны, где «красный террор» уже принес результаты в виде особенно большого числа арестов и расстрелов, Зиновьев одобрительно подытожил: «Если мы будем идти таким темпом, мы [значительно] сократим буржуазное население в России» (53). Резолюция «О текущем моменте», принятая конференцией, отразила новый зиновьевский экстремистский уклон и указала на связь между «красным террором» в Петрограде и необходимостью мобилизации человеческих ресурсов для нужд фронта:

Гражданская война внутри России достигает высшей точки. Необходимость применения нами Красного террора в ответ на белый террор есть выражение того факта… Рабочий класс должен, наконец, осуществить железную диктатуру и расправиться со всеми своими врагами «по-плебейски». Тыл должен быть обеспечен, и все силы должны быть отданы фронту. Рабочих и работниц необходимо приучить к тому, что они все являются сотрудниками Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией, что все мы одинаково должны быть участниками великой борьбы с издыхающей контрреволюцией (54).

Согласно позднесоветской биографии Бокия, в середине сентября Зиновьев еще придерживался идеи всеобщего вооружения рабочих Петрограда и разрешения им применять «суд Линча» по своему усмотрению (55). Поскольку Бокий был против подобного экстремизма, Зиновьев еще до конца сентября сместил его с поста главы ПЧК. Стасова, в числе прочих, настолько опасалась за его жизнь, если он останется в Петрограде без защиты, что просила Свердлова перевести его на работу в Москву, за надежные стены