жесткой директиве Петровского, обязывали большевистские власти Петрограда исключить из Советов левых эсеров, которые откажутся порвать со своим ЦК (80). 10 июля Петроградский Совет во главе с вернувшимся из Москвы Зиновьевым одобрил это решение. Однако на практике он ограничился исключением левых эсеров, не пожелавших отречься от своего ЦК, из исполкома Петросовета, а также отстранением от руководящих должностей в районных Советах. Задача полного исключения левых эсеров из Советов была возложена на перевыборы (81). Эта сдержанная позиция, характерная для большевистского руководства Петросовета в условиях продолжающегося недовольства среди рабочих, была задним числом одобрена на заседании ПК большевиков 19 июля — именно тогда «левоэсеровская проблема» впервые возникла в повестке дня этого форума (82).
На заседании Петросовета 10 июля было также решено очистить от левых эсеров, не желающих порвать со своим ЦК, вооруженные силы. В этой связи особое беспокойство Совета вызывали моряки Кронштадтской военно-морской базы. В марте 1918 г. мощное влияние левых эсеров в революционной политике Кронштадтского Совета выразилось в яростной оппозиции последнего по отношению к Брестскому миру. В мае, во время кризиса вокруг форта Ино, Кронштадтский Совет и его исполком приняли ряд резолюций, провозгласивших, что брестская «передышка» подошла к концу (83). А совсем недавно, накануне Пятого съезда Советов, когда левые эсеры в союзе с эсерами-максималистами составляли большинство в Кронштадтском Совете, он принял резолюцию, выразившую неприятие централизованной диктатуры как противоречащей принципу «Вся власть Советам» и представляющей возврат к буржуазным формам правления (84).
В отличие от Петрограда, где левые эсеры явно не представляли опасности для большевистской власти во время июльских событий в Москве, угроза того, что тысячи вооруженных, независимо мыслящих кронштадтцев, направляемых левыми эсерами, могут, в ответ на известие о левоэсеровском «мятеже» в Москве, поднять собственное восстание, была весьма реальной. Большевистские власти в Петрограде осознавали эту угрозу. Воспользовавшись кратковременным замешательством кронштадтского левоэсеровского руководства, они 7 июля сформировали на базе Революционный комитет, куда вошел Кронштадтский комитет большевиков в полном составе, что позволило взять политическую ситуацию на базе под жесткий контроль (85). Опасения большевиков подтвердились, когда кронштадтские левые эсеры, все, как один, отказались подписать обязательство подчиняться Революционному комитету. В результате, 9 июля большевистские власти в Петрограде распустили Кронштадтский Совет, заменив его марионеточным комитетом. Этот комитет закрыл газету «Известия Кронштадтского Совета», бывшую рупором революционного Кронштадта с марта 1917 г., организовал разоружение кронштадтских левых эсеров и максималистов и запретил любые политические собрания на базе (86). В дальнейшем он издал постановление о правилах выборов нового Совета, которые исключали членство левых эсеров. Практически они были объявлены вне закона (87). Все эти меры оправдывались «преступной нерешительностью и неспособностью [Кронштадтского Совета] защищать Советскую власть», а также «необходимостью установить твердую революционную диктатуру, чтобы не дать восторжествовать замыслам агентов империалистов» (88).
Что касается петроградских левых эсеров, то в первые день-два после сообщения о «мятеже левых эсеров против Советской власти» некоторые левоэсеровские деятели районного уровня были настолько ошеломлены кажущейся неопровержимостью свидетельств, обвиняющих центральное руководство их партии в попытке свергнуть Советскую власть, что официально отказались от него (89). На предприятиях большевики попытались воспользоваться дезориентацией партийных организаций левых эсеров, чтобы постепенно оторвать от них рабочих (90). Впоследствии, испытывая постоянное давление со стороны враждебной большевистской пропаганды, некоторые петроградские левые эсеры не смогли снова найти общий язык со своим руководством. Они либо примкнули к большевикам, либо вошли в состав народников- коммунистов — отколовшейся от левых эсеров партийной группы, организованной в сентябре 1918 г.
Однако это не было типичной реакцией. Картины «левоэсеровского заговора против Советской власти» в Петрограде, рисуемые большевистской и советской печатью, так разительно отличались от того, что левые эсеры знали о происшедшем, что очень скоро у большинства из них возникли сомнения и по поводу правительственной версии событий в Москве. Эти сомнения усилились, когда до Петрограда дошли листовки протеста, выпущенные их товарищами в Москве (91). В совокупности они представляли собой убедительное свидетельство фальсификации большевистского большинства на Пятом съезде Советов, мотивов, лежавших в основе убийства Мирбаха, размаха репрессий против левых эсеров в Москве и большевистских злоупотреблений властью в целом. В итоге, петроградские левые эсеры все решительнее отвергали требования дезавуировать действия своего ЦК в обмен на сохранение «ответственных постов» или даже просто мест в Советах. Время от времени они обвиняли большевиков в том, что это они нападают на левых эсеров, а не левые эсеры на них, и требовали положить конец гонениям.
Каким-то чудом, учитывая ту степень преследований, которым они теперь подвергались, петроградским левым эсерам удалось в середине июля созвать Десятую городскую конференцию партии левых эсеров. Там они приняли резолюцию, одобряющую действия левоэсеровского ЦК, и потребовали немедленного освобождения из тюрем лидеров своей партии (92). Несколькими днями ранее, на заседании Петроградского Совета 10 июля, большинство левоэсеровской фракции отказалось осудить действия своего ЦК (93). Свою позицию члены фракции упорно отстаивали и на заседании Петросовета 16 июля, на котором, по сути, большевики предоставили им последнюю возможность одуматься, а затем сформировали новый исполком без левых эсеров (94). С этого момента, какие бы серьезные проблемы ни стояли перед городом, левые эсеры были вытеснены из центрального советского руководства. Во время обсуждения на пленарных заседаниях Петросовета вопросов текущей политики, будь то военная мобилизация, недовольство рабочих или даже здравоохранение, с левыми эсерами обращались, как с изгоями (95).
На низовом уровне стремление петроградских левых эсеров сплотиться вокруг своего ЦК, пусть и заплатив за это дорогую цену, наглядно проявилось в их поведении в районных Советах. Взять, к примеру, Петергофский районный Совет. 9 июля его исполком, собравшийся без левых эсеров, официально назначил большевиков на руководящие должности, прежде занимаемые левыми эсерами. Одновременно исполком запретил левым эсерам появляться в своих кабинетах и обязал их сдать личное оружие (96). В полном составе Совет сумел собраться, чтобы обсудить отношения с левыми эсерами, только 14 июля. За пару дней до этого сотни рабочих расположенной в районе Путиловской верфи приняли и распространили резолюцию, протестующую против преследования большевиками «истинной защитницы рабочих и крестьян, партии левых социалистов-революционеров». Рабочие требовали освободить из тюрем лидеров левых эсеров, чтобы они имели возможность объясниться перед рабочими, вновь открыть газеты «Знамя труда» и «Знамя борьбы» и провести беспристрастное расследование по делу (97). Однако большевики в Петергофском районном Совете проигнорировали эти требования значимой доли своих избирателей. На заседании Совета 14 июля они потребовали от присутствующих левых эсеров прямо заявить, с большевиками они или против них, и одобряют ли они действия своего Центрального комитета. «Если одобряете, — сказали они, — то мы причислим вас к нашим врагам, в противном случае, бывшие дружеские отношения не будут разорваны».
Левые эсеры ответили, что, как советская партия, они стояли и будут стоять за Советскую власть. Однако они будут бороться с диктатурой отдельных личностей. Само по себе убийство Мирбаха они не осуждают и не будут рвать со своим ЦК до тех пор, пока не возобновит выход левоэсеровская пресса, и вопрос о том, имело ли место левоэсеровское восстание против Советской власти, не будет окончательно прояснен. Затем выступающий от левоэсеровской фракции отверг обвинения в том, что петроградские левые эсеры принимали участие в заговоре. Он предположил в ответ, что приказ о разоружении левых эсеров в районе пришел сверху, и что местные большевистские товарищи, на самом деле, не утратили веры в левых эсеров, да и интереса в будущей совместной работе. Поэтому он настаивал, чтобы большевики открыто заявили, так это или не так. Ответ на этот вопрос дала большевистская резолюция, принятая на этом заседании. Она одобрила меры, принятые исполкомом «по отношению [к] партии, изменившей делу революции», и призвала «рабочих дать беспощадный отпор авантюристам… желающим втянуть Россию в войну» (98). Похожие процессы имели место в Выборгском и Нарвском районных Советах (99).
Насколько я могу судить, местные партийные комитеты большевиков как таковые не оказывали влияния на решения Петергофского, Выборгского и Нарвского районных Советов о смещении левых эсеров с руководящих позиций. Они действовали по общему сигналу из Петроградского Совета. В отличие от них, в
