На практике все по-прежнему было наоборот. В период между Пятым (июль 1918 г.) и Шестым (ноябрь 1918 г.) съездами ВЦИК собирался только восемь раз (Совнарком, как правило, заседал ежедневно), и эти заседания, после исключения из него меньшевиков, эсеров и левых эсеров, носили в основном церемониальный характер (54).
Все граждане Советской России, мужчины и женщины старше 18 лет, которые зарабатывали средства к существованию собственным трудом, производительным или общественно-полезным, военнослужащие и нетрудоспособные получили избирательные права. Лица, эксплуатирующие наемный труд или получающие доход от частных предприятий — в целом, средний и высший классы — этих прав лишались. В последнем черновом проекте Конституции присутствовал также пункт, который явно ограничивал избирательные права трудящихся женщин, но в окончательном варианте, представленном съезду и одобренном им, он был опущен (55). Однако избирательное преимущество рабочих над крестьянами, которое помогло большевикам (хотя и не гарантированно) получить огромное большинство на Пятом съезде, было также закреплено в Конституции. В будущих выборах на Всероссийский съезд Советов городские Советы получили право посылать одного депутата от 25 тысяч избирателей, а губернские съезды Советов — одного депутата от 125 тысяч избирателей (56).
Два дня спустя после роспуска съезда Советов, 14 июля, случилось то, чего Ленин опасался больше всего. Временно исполнявший обязанности посла Германии в России Курт Рицлер обратился к нему с официальным прошением о вводе в Москву батальона германских войск, вооруженных пулеметами, минометами и огнеметами, для защиты германского посольства. Это обращение поставило Ленина перед явно неразрешимой дилеммой. Ответить утвердительно значило нарушить суверенитет Советской России. По практическим соображениям, это сделало бы Совнарком заложником прихоти германского высшего командования. С другой стороны, отказ почти наверняка гарантировал возобновление полномасштабной войны с Германией, что, с точки зрения Ленина, было равнозначно самоубийству.
Начавшаяся в полночь 14 июля вторая битва на Марне, связавшая немецкие войска по рукам и ногам крупным наступлением на Западном фронте, позволила Ленину перевести дыхание. Чичерин немедленно ответил отказом на требование Рицлера, пообещав сделать все возможное, чтобы обеспечить безопасность германского посольства (57). Ленин подтвердил ответ Чичерина официальным заявлением на спешно созванном первом заседании нового ВЦИКа (58). Немедленный кризис в советско-германских отношениях закончился соглашением, что для охраны германского посольства в Москве будет выделена тысяча красногвардейцев, а в качестве усиления немцы могут использовать триста своих военнослужащих, но без оружия и в штатском.
События в Петрограде, последовавшие за убийством Мирбаха, подтверждают, что этот необдуманный акт был именно тем, чем он был, по заявлению левых эсеров, а вовсе не частью неудавшегося левоэсеровского заговора с целью захвата власти. Иванов день 7 июля 1918 г. в Петрограде выдался солнечным и жарким. К полудню улицы бывшей столицы заполнились гуляющими людьми. Единственным упоминанием о событиях в Москве в утренних газетах были две строчки официального сообщения, переданные по телефону из столицы сразу после убийства Мирбаха — еще до того, как телефонное и телеграфное сообщение было прервано: «Убит германский посол Мирбах. В него брошены две бомбы». Примечательно, что это оказалось единственным указанием на чрезвычайные события в Москве, появившимся на страницах левоэсеровского «Знамени борьбы». Лозунг этого номера, как и в предыдущие дни, призывал приложить усилия к изменению внешней политики на Пятом съезде Советов: «Долой брестскую петлю, удушающую русскую революцию!»
Накануне вечером те немногие из большевистских руководителей Петроградского Совета, кто не поехал на съезд, получили указание из Москвы предотвратить левоэсеровское выступление у себя. Они немедленно сформировали Военно-революционный комитет, дав ему неограниченные полномочия для борьбы с возникшей опасностью. Этот ВРК тут же начал приготовления к разоружению главного левоэсеровского отряда, размещавшегося в военном штабе левых эсеров в Пажеском корпусе. Он также принял решение закрыть газету «Знамя борьбы» и попытаться захватить Петроградский комитет партии левых эсеров — и то, и другое располагалось в бывшем доме Перцова на Лиговской улице, недалеко от Пажеского корпуса. Кроме того, он распорядился создать в районных Советах военно-революционные тройки из большевиков, также с чрезвычайными полномочиями, чтобы держать под неусыпным наблюдением местных лидеров левых эсеров и руководить упреждающими ударами против левоэсеровских органов в районах. В ночь с 6 на 7 июля и на следующий день такие тройки были созданы в большинстве районных Советов Петрограда (59). Они взяли на себя ответственность за отстранение левых эсеров от ключевых должностей, усиление безопасности и разоружение левоэсеровских дружин на своей территории.
Стоит отметить, что даже теперь партийные организации большевиков играли второстепенную роль в принятии этих решений и их осуществлении. В конце доклада об управлении народным хозяйством Северной коммуны на вечернем заседании большевистского Делегатского совета 6 июля в зал неожиданно вбежал член ПК Сергей Гессен и поспешно зачитал сообщение об убийстве Мирбаха и директиву ВРК в адрес районных Советов. Это было и все. Несмотря на тот факт, что там присутствовали делегаты от всех крупных районов Петрограда (всего 27 человек), новость Гессена, похоже, даже не обсуждалась, и к делегатам никто не обратился за помощью в деле организации подавления левоэсеровского выступления (60). Более того, ПК большевиков даже не собрался на специальное заседание по этому поводу. Очередные заседания ПК состоялись 5 и 10 июля; в промежутке между этими датами, похоже, заседаний не было (61). Реагируя на сложившиеся чрезвычайные обстоятельства, по крайней мере, три районных комитета партии большевиков (Рождественский, Охтинский и Василеостровский), действуя по собственной инициативе, 7 июля сформировали или активизировали свои чрезвычайные тройки (62). Однако, за исключением Рождественского района, где большинство в местном Совете принадлежало левым эсерам, деятельность партийных троек, похоже, везде оказалась быстро вытеснена военно-революционными тройками, созданными районными Советами.
Многочисленные свидетельства показывают, что большевистские власти Петрограда узнали о роли левых эсеров в убийстве Мирбаха задолго до того, как это стало известно петроградским левым эсерам. 10 июля левый эсер Н. Красиков, член комиссариата по делам печати, заявил в газетном интервью, что в Петроградском комитете левоэсеровской партии «известие о выступлении в Москве было встречено с изумлением. Для нас это явилось полной неожиданностью». Сам Красиков узнал эту новость 7 июля, после того как не сумел попасть в свой кабинет в Смольном. Тогда же он услышал и большевистскую интерпретацию событий (63).
Опыт Красикова подчеркивает одно важное обстоятельство. В условиях, когда газета «Знамя борьбы» была закрыта, а телефонное и телеграфное сообщение с Москвой прервано, информацию о событиях там петроградские левые эсеры в течение нескольких дней получали только из большевистских источников (это касалось даже сообщений в небольшевистской прессе), и этот факт необходимо учитывать при оценке их реакции на происходящее. А эти источники во все более вызывающей и обвинительной манере сообщали не только, что ЦК левых эсеров был виновен в убийстве Мирбаха, но и что левые эсеры совершили ряд шагов, направленных на свержение Советской власти, что должно было выглядеть уж совсем необъяснимым. Гегемония революционно-демократических Советов была стержнем левоэсеровского политического кредо.
Урицкий вернулся в Петроград около трех часов дня 7 июля и взял на себя руководство Военно- революционным комитетом. Начавшийся ранее в тот же день процесс замены левых эсеров, стоявших во главе комиссариатов и занимавших другие руководящие должности в Северной коммуне, на большевиков пошел интенсивнее. Урицкий сохранил за собой председательство в ПЧК и забрал назад у Прошьяна пост комиссара по внутренним делам. Но еще до этого кабинеты левых эсеров в Александровском крыле Смольного были отрезаны от основного здания преданными большевикам военными, в результате чего ни о чем не подозревавшие левоэсеровские чиновники оказались в ловушке. Около двух часов дня их ведомства были закрыты. Одновременно была арестована левоэсеровская фракция Петроградского Совета, все члены которой были отправлены на Гороховую, 2(64). Вскоре после этого Петроградский комитет левых эсеров узнал о приготовлениях правительства к разоружению боевых дружин партии. Он немедленно направил своему военному штабу, а также районным комитетам и дружинам предупреждение об угрозе возможных
