выглядел следующим образом: большевики — 678; левые эсеры — 269. Остальные 88 мест распределились между [эсерами]-максималистами (около 30), социал-демократами интернационалистами (5–6) и беспартийными делегатами (около 48), составив, в общей сложности, 1035 делегатов с правом решающего голоса (22). Оценивая это неожиданное огромное преимущество большевиков, кто-то из левоэсеровских делегатов, скорее всего, член ЦК партии Александра Измайлович, позже писала, что «партия левых эсеров не учла всей способности партии большевиков творить чудеса». «Библия говорит нам о том, — продолжала она, — что Бог создал небо и землю из ничего… В двадцатом веке большевики то и дело творят не меньшее чудо: из ничего они создают… правомочные мандаты» (23).
На самом деле, существует значительный объем косвенных свидетельств в пользу того, что невероятное большевистское большинство на съезде было получено в результате фальсификации, и что численность законным образом избранных левоэсеровских делегатов примерно равнялось численности легитимных делегатов-большевиков. Резко возросшая накануне Пятого съезда поддержка левых эсеров в крестьянских Советах, как и итоги уездных и губернских съездов Советов, где происходили выборы делегатов на общероссийский съезд, давали лидерам левых эсеров, собравшимся в конце июня в Москве на третий съезд своей партии, уверенность, что большинство на Всероссийском съезде Советов будет за ними (24). Предварительные списки прибывающих на съезд делегатов, публикуемые в течение недели перед съездом в «Знамени труда», показывали примерное равенство численности большевистских и левоэсеровских делегатов. То же впечатление накануне открытия съезда передавали независимые московские газеты «Новости дня», «Наше слово» и «Жизнь» (25).
К несчастью для левых эсеров, эти списки не включали приблизительно 399 большевистских делегатов, чье право заседать на съезде было оспорено левоэсеровским меньшинством в мандатной комиссии съезда (26). Примерно 25 июня, одновременно с объявлением Свердлова о переносе даты открытия съезда с 28 июня на 3 июля (а затем на 4 июля), из ЦК большевиков в провинцию полетели срочные призывы немедленно прислать в Москву дополнительное количество делегатов. Легитимность этих делегатов была оспорена левоэсеровским меньшинством мандатной комиссии и левыми эсерами в составе тех институтов, откуда эти делегаты прибыли. В начале съезда левоэсеровские требования паритета в мандатной комиссии с целью разоблачения этих махинаций большевиков были отвергнуты пофракционным голосованием, что наводило на мысль о стремлении избежать огласки (27). Архивные документы по Могилевской губернии, большая часть которой была оккупирована немцами, являются наглядной иллюстрацией этого мошенничества (28).
Неудивительно, что первые заседания съезда, который проходил в Большом театре, превратились в сплошную словесную перебранку (29). При председательствующем Свердлове, который был далек от беспристрастности, левые эсеры оказались в чудовищно невыгодном положении. Троцкий прямо в день открытия съезда, 4 июля, потребовал принять постановление о расстреле «на месте» любого, кто будет сопротивляться аресту за выступление против германских оппозиционных сил на Украине (30). Спиридонова, от лица левых эсеров, закономерно интерпретировала это как прямую угрозу (31). После того как предложение Троцкого было принято в форме официальной резолюции, сомнений в том, что оно было частью превентивного удара по левым эсерам, уже не осталось. На следующий день (5 июля) Ленин то и дело подначивал левых эсеров уйти со съезда. Так, в самом начале доклада о деятельности Совнаркома он сослался на нежелание Спиридоновой считаться с фактом огромного большевистского большинства на съезде и бесцеремонно заявил, что «если такие люди предпочитают со съезда уходить, то скатертью дорога» (32). Позже Ленин заявил: «Если найдутся из партии лев[ых] с.-р. люди, которые скажут, как предыдущий оратор [Спиридонова]… “мы с большевиками работать не можем, мы уходим”, — мы не пожалеем об этом ни на одну минуту. Те социалисты, которые уходят в такую минуту… те враги народа» (33).
Карелин и Камков, которые, наряду со Спиридоновой, были на съезде главными докладчиками от левых эсеров, стояли на своем. Они резко нападали на большевиков и на германский империализм, в то время как члены высокой правительственной делегации Германии гневно взирали на них из центральной ложи. Главное, однако, заключалось в том, что к концу первого дня надежда левоэсеровских лидеров на то, что им удастся воспользоваться трибуной общего, рабоче-крестьянского, съезда, чтобы изменить политику Совнаркома, оказалась разбита. В результате, они ощутили необходимость прибегнуть к традиционному оружию эсеров — индивидуальному террору, а именно, к убийству германского посла в Москве графа Вильгельма Мирбаха. Это решение было принято поспешно, из страха, что их лидерам грозит физическая расправа, и в надежде, что убийство Мирбаха, развязав войну с Германией, может спасти им жизнь.
Вопрос об использовании террора против зарубежных «империалистических» лидеров как средства борьбы с Брестским миром впервые обсуждался и был решен положительно на закрытом заседании Второго Всероссийского съезда партии левых эсеров в апреле. Генерал Эйхгорн, командующий германскими оккупационными войсками на Украине, посол Мирбах и кайзер Вильгельм были намечены в качестве потенциальных объектов. В мае Григорий Смолянский, секретарь ВЦИКа и член Боевой организации левых эсеров, тайно ездил в Берлин разузнать мнение немецких социал-демократов насчет убийства кайзера. Их испуганная реакция заставила левых эсеров на время отказаться от этой затеи (34). 24 июня, в день, когда Свердлов объявил о переносе даты открытия съезда Советов с 28 июня на 3 июля и возникло опасение, что съезд может вовсе не состояться, ЦК левых эсеров вернулся к идее политических убийств. Он принял резолюцию, предусматривающую организацию серии террористических актов против высших представителей германского империализма (35). Имя графа Мирбаха или какого бы то ни было конкретного объекта уничтожения в резолюции названо не было, но поскольку он являлся главным символом германского империализма в России и стоял в начале списка потенциальных жертв, составленном левыми эсерами в апреле, резонно предположить, что и в июне он оставался одной из главных мишеней.
Текст резолюции, принятой ЦК левых эсеров 24 июня, показывает, что в ней предусматривалось, что для мобилизации военных сил и подготовки масс и местных партийных организаций к террористическим актам понадобится время, а также оговаривалось, что целью этих актов является борьба против политики ленинского Совнаркома, но никак не против большевиков (если только не возникнет необходимость самообороны). Следовательно, эти меры стали бы ненужными, воплотись левоэсеровские надежды на отмену Брестского мира Пятым Всероссийским съездом Советов. Иначе говоря, резолюция от 24 июня была запасным вариантом ЦК левых эсеров. Как бы то ни было, в завуалированной форме она была одобрена Третьим съездом партии левых эсеров (36).
Серьезные приготовления к убийству Мирбаха начались вечером 4 июля, после первого заседания съезда Советов. Сначала планировалось осуществить его на следующий день (5 июля) (37). Однако, когда стало ясно, что времени для подготовки недостаточно, было решено перенести его еще на день (6 июля). Убийство было совершено двумя левыми эсерами-чекистами, Яковом Блюмкиным и Николаем Андреевым, в гостиной германского посольства. Тем временем, практически все левоэсеровское руководство собралось в штабе отряда ВЧК, куда были стянуты внушительные военные силы под командованием бывшего черноморского моряка, левого эсера Дмитрия Попова.
В середине дня 6 июля Ленин получил известие о крупном восстании против Советской власти в Ярославле, губернском центре на Волге, примерно в 240 км к северо-востоку от Москвы (38), что потребовало переброски туда дополнительных войск из Москвы. Эта необходимость, последовав сразу после отправки значительных воинских сил в Мурманск и на чехословацкий фронт, оставила Москву на попечении относительно немногочисленных подразделений латышских стрелков и чекистов, а также пестрых формирований недисциплинированных красногвардейских и красноармейских отрядов, многие из которых находились еще в процессе формирования и подготовки.
Короткое время спустя Ленину позвонил Владимир Бонч-Бруевич, сообщив первую весть о покушении на Мирбаха. Поначалу было неясно, насколько сильно пострадал посол. Однако вскоре последовало сообщение о его смерти. В эти первые лихорадочные минуты Ленину даже не пришло в голову, что убийство может быть делом рук левых эсеров (39). То, что Мирбаха убили Блюмкин и Андреев, он впервые узнал от Дзержинского, когда ближе к вечеру заехал в германское посольство выразить соболезнования. Там же он выяснил, что за Блюмкиным стоят военные из главного вооруженного формирования ВЧК и что этот отряд возглавляют левые эсеры. Ленин также получил тревожные новости от Георгия Чичерина, наркома по иностранным делам, предупредившего его о настойчивом желании
