Клюнул жареный петух туда, где детствозаиграло, и забил крылами.Нам от мертвых никуда не деться.Кто здесь в рай последний — я за вами.В небе морось, в мыслях ересь,через день ли, два отслужат здесь обедню.Сохранит твою глазницу или челюстьил речной, отец дурной, приют последний.С каждым взмахом петушиного крылараскрывается нехоженая мгла.Матушка попить выносит нам,ковшик бьет, как в лихорадке, по зубам.* * *ошалевшиена усталых коняхв запахах тревожного июльского солнцасырого сукна и потавъезжаем в селеньеиспуганные крестьяне выносят хлеб-сользаранее знаячто висеть нынче их барину(кричавшему вчера: на конюшню! —а сегодня: я ль вам отцом не был!)висеть емуза ребро подвешенному на воротахи неразумные крестьянекрестятся и прячут девок на сеновалахне зная что волюподаренную имне купишь хлебом-сольюи не догадываются что к вечерувыбегут девки в ужасеиз подожженных нами сеновалови остужать мы их будемобливая из ведер колодезной водойи будут вздрагивать от жары и визгапугливые конии перепадет нам завтра от батьки за непотребствозато зарево будет видно даже из Астрахани* * *Воет, в кровь задрав ногти, вся дремучая рать.Мясорубка до ночи или бойня с утра.Тяжкий сумрак, как нелюдь, жадно смотрит в глаза.И пустыня не внемлет. Да и что ей сказать.Ошалевшие други цедят трепетный мед.Из красавиц в округе только смерть берет в рот.Не найти ни барана, ни новых ворот.Отступать еще рано. Неохота вперед.Здесь сидим. Чешем ребра. Рты кривим. Ждем приказ.Золотое отребье! Ребя! Бог помнит нас!Вот наш ангел на небе. Только он косоглаз.Солнце светит так ярко… как дурак без порток.Добежим или вряд ли? Ну-ка, кинь пятачок.Из заоблачной сини машет белый платок.…Знаешь как ее имя как бродили босыми обнаженными плыли разнесло на быстрине…Я все знаю, браток.* * *иногда я думаю: возможно все случилось иначеи ныне происходящеелишь клочья посттравматического бредабрызги разорвавшейся памятихолостой ход остановленного разума
