— Посмотрите теперь, можно ли поступки российских начальников сравнивать с поступками Ага — Мохаммед — хана, который все грабит и всех разоряет, а сии и в малейших вещах сохраняют полномерную справедливость.

Черноморцы продолжали действовать в боевом содружестве с подразделениями Суздальского и Владимирского батальонов. Одна из рот владимирцев с артиллерией усиления и с двумястами казаков заняла позиции в направлении Ардевильской дороги, откуда ожидалось нападение агамохаммедханских отрядов. Бригадир Головатый отдал строгий приказ о готовности оказывать помощь Талышин- скому хану в отражении неприятеля, сделать все возможное «к преклонению обывателей Талышинской области к нашим видам и очищению гилянских пределов от влияний Ага — Мохаммед — хана, лютостями поселенных».

Говоря обо всем этом, Кравец заявил Федору:

— Тут мы держим ушки на макушке. А как там у вас в Сальянах?

— Мы тоже не дремлем, — ответил Дикун. — К нам в гарнизон уже несколько раз приезжал из своей ставки командующий Зубов, требовал, чтобы не допустили прорыва персов в Муганскую степь.

Хотя осень еще только вступала в свои права и была она мягкой и ласковой, тем не менее предыдущий летний зний и малярийный климат прибрежья наложили тяжелый отпечаток на состояние десантных войск. Еще при переходе из Баку на остров Сары поумирало много казаков, солдат и офицеров. На исходе зензелинского морско

го поиска 19 августа от лихорадки скончался капитан Ак- лекчеев, его заменил лейтенант Иван Сухов, 18 сентября отдал богу душу сам командующий морским десантом контр — адмирал Н. С. Федоров, в силу чего по приказу В. П. Зубова его обязанности легли на плечи Антона Головатого. В черноморских же полках в это время умерло 16 казаков, в том числе есаул Степан Золотаревский, личное имущество которого пошло на распродажу в подкрепление финансов походной канцелярии.

После зензелинской баталии по сотням черноморцев разнеслась ошеломляющая весть. Докатилась она и до Сальян. Отправленный на Талышинский берег старшина Семен Чернолес с отрядом казаков для заготовки леса и дров на строительство и топливо попал в архиплачевную ситуацию. Укрывшись ночью с казаками в густой чаще от проливного дождя, утром он обнаружил шалаши пустыми. Куда делись люди? Выяснилось: в августовскую непогодь 39 человек покинули своего начальника и ударились в бега. Случайно отставший от них леушковский казак Савва Орленко и чуть позже задержанные десять дезертиров, как на духу, выкладывали замысел беглецов:

— Они подались в Грузию. Там уже собралось восемьсот вольных людей под командованием какого?то атамана Растрепы. Им царь грузинский хорошо платит, и они со-, стоят у него на службе. У нас же этого в войске нет.

Бедный Чернолес настолько расстроился, что сильно заболел, а чуть позднее и умер. Узнав о происшедшем дезертирстве, Федор Дикун не осуждал поступок хлопцев, большинство из которых доводились ему добрыми корешами. Он говорил:

— Надоело ребятам мыкаться без настоящего воинского дела. Будто ишаки какие: тяни и тяни груз, а никакой тебе чести и благодарности. Вот и рванули они за лучшей долей.

…Форсированно завершалась переброска войск с острова Сары на Камышеван. На полуострове рылись колодцы, строились балаганы. Лишь провиантский магазин пока оставался на Сары, да и то ненадолго. Свою ставку комбриг Головатый перенес в устье горной речки Кизила- гачки. Отсюда было удобнее следить за левым флангом — районом Ленкорани и правым — районом реки Куры и Сальян.

Подпоручик Игнат Кравец со своей командой в райо

не нового лагеря вблизи слободы Персидской 5 ноября закончил оборудование огневой позиции и установку на ней пяти орудий. Орудийные ретрашименты потребовали расходования 490 фашин и 600 кольев, а остаток — 40 фашин и тысяча кольев легли в прозапас. Не в пример майору Панчулидзеву Кравец добросовестно рассчитался с казаками серебром за оперативно и добросовестно выполненную работу. Вот с винными порциями он подчиненных все?таки поохмуривал…

На радостях доложил полковнику Великому:

— Левофланговая батарея — в полной готовности.

В отсутствие полковника И. Чернышева координировавший боевые и походно — тактические действия обоих полков старшина Иван Великий загорелся желанием самолично убедиться в точности рапорта офицера, своим придирчивым оком глянуть на батарейную диспозицию.

— Подать баркас, пойдем на Камышеван и дальше.

Кто?то из офицеров возразил:

— Нельзя выходить. На море — шторм.

— Проскочим, — отмахнулся Великий.

Вместе с Кравцом и матросами полковник отправился на Камышеван. На подходе к берегу очередная мощная волна, словно спичечный коробок, опрокинула баркас вверх килем, все в нем сидевшие посыпались в воду. В одно мгновение Великий ушел на дно, а Кравца и матросов сумели выловить и вытащить на сушу свидетели происшествия — солдаты и казаки десантного лагеря. Тут же на поиск утопшего отправился с командой есаул Никифор Черепаха. Но обнаружить тело полковника не удалось.

Между прочим, в те дни Черепаха стал есаулом той самой третьей сотни, с которой Федор Дикун проделал длинный путь до Астрахани и Баку. В сотниках же в ней остался бессменный Степан Щека, а вот хорунжий был тоже новый — Павел Гришко.

На полторы — две недели раньше приключилась печальная одиссея с полковником Иваном Чернышевым. Издерганный в Астрахани морскими перевозками людей и грузов на остров Сары он, наконец, 23 сентября и сам с оставшимися 45 казаками отправился в путь, дабы вступить в командование своим полком и заняться более престижными боевыми делами.

С Житного бугра небольшой отряд погрузился на судно майора Варвация. Тот заверял:

— Доставлю в лучшем виде.

Зря обещал. На второй день море заштормило, поднялся ветер. Пришлось прижиматься ближе к берегу, становиться на якорь. На мелководье судно колотило волнами так, что напрочь выбило руль. За борт было выброшено 125 четвертей муки и овса. Затем погода улучшилась, руль поставили на место и снова продолжили плавание. А третьего октября в открытом море разыгрался еще более свирепый шторм, руль выбило и унесло в море. Судно стало неуправляемым. До 26 октября его команду Каспий носил по волнам, как заблагорассудится морской стихии. Наконец, где?то в восьмидесяти верстах от Дербента она сжалилась над скитальцами и прибила их к горам. Страху натерпелись казаки вдоволь, но в уныние не впадали. Кто?то из команды даже пошутил:

— Прогонных нам все равно не платят. Но и без них прогулка получилась до икотки.

Чернышев с командой добрался до Баку и там доложил его военному коменданту, герою штурма неприступной крепости Дербента генерал — майору Ивану Дмитриевичу Савельеву о своих злоключениях. Внимательно выслушав полковника, Савельев сказал:

— Рад помочь боевому казаку.

Он направил Чернышева к начальнику таможни Вот- ранвилю, а тот обеспечил его переход по морю с восемью сопровождающими черноморцами до места дислокации полка на Камышеване.

Тем временем, потеряв полковника Великого и ничего не ведая о судьбе Чернышева, бригадир Головатый назначил командирами полков: первым — своего сына Александра Головатого, вторым — капитана Дмитрия Вараву. Старику не повезло и со своим высшим начальством. После кончины Н. С. Федорова он сам недолго исполнял обязанности командующего войсковой группой, потом этот пост занял граф Федор Матвеевич Апраксин. Не успел с ним как следует познакомиться, как и он 16 ноября скоропостижно умер. Снова пришлось брать на себя ответственность за действия всей группы. Потом командование перешло к князю Павлу Дмитриевичу Цицианову. Титулы командующих росли, а дела шли все хуже. Не помогла их улучшению и перебазировка из Персагата в устье Куры ставки главнокомандующего В. А. Зубова.

— Какое?то заклятое место, — ходили разговоры сре

ди солдат и казаков. — Боев почти нет, а людей теряем каждый день.

Случалось, персы выкрадывали и брали в плен зазевавшихся десантников. Свидетелем одной такой истории стал Федор Дикун. Он оставался на Сальянах, как все казаки, прибывшие с конвоем при лейтенанте Орловском. Сам их временный начальник давно уже возвратился в штаб — квартиру войсковой