призвал во всем поддерживать своих освободителей. В Баку с русскими войсками вошел армянский наместник, ученый и просветитель Артемий Араратский, который с таким же подъемом выразил устремления армян к единению с Россией.

…Третью сотню во втором полку принял есаул Семен Авксентьев.

Вместе с хорунжим Герасимом Татариным он выстроил личный состав на потрескавшейся от летней жары песчано — суглинистой толоке и объявил:

— Завтра утром, 8 июня, вместе с регулярными войсками генерала Рахманова морем отбываем в город Баку. Мы идем на бригантине «Слава». Предупреждаю, всем быть готовыми к посадке на судно без задержек.

Федор Дикун стоял в одной шеренге с Никитой Горбом, Григорием Петренко, Иваном Белым, Власом Шевченко и другими казаками, влившимися в сотню недавно вместо выбывших по болезни и переводу некоторых казаков в соседние подразделения. В Баку она отправлялась некомплектной: вместо ста — шестьдесят пять человек.

Убыль в личном составе полков увеличилась из?за непосильных физических нагрузок, непривычного климата, однообразного питания, плохого лечения заболеваний и из?за иных причин. Кто?то из ребят насмешливо сказал Федору:

— От такой жизни казак Борис Дергун пытался дать деру со службы и постричься в монахи. Но здешний архиепископ подсек под корень его задумку своей сыскной петицией в канцелярию Головатого.

— Зато бывшему старшине Ивану Письменному, — доверительно сообщил Дикун, — можно позавидовать. Он теперь стал послушником ближних пещер Киево — Печерс- кой лавры и над ним самым главным начальником является их смотритель иеромонах Павлин. Молится господу Богу да паломников принимает. И никаких воинских артикулов не нужно.

Втягивавшимся в тяжелый морской переход казакам подрезали крылья плохие вести, исходившие с их новой родины. Еще в марте на Кубани и Тамани обнаружились первые заболевания чумой. О том, как она проявилась на

Кучугурской косе на рыбзаводах полковника Бурноса и поручика Поливоды, прислал спешное извещение атаману Чепеге смотритель Ачуевского рыбзавода Григорий Дубчак. В апреле болезнь косила людей и на рыбзаводах самого предводителя персидского похода Антона Головатого. Войсковое правительство приняло меры к ликвидации эпидемии. Но чума продолжала свирепствовать и в момент отплытия казаков из Астрахани в Баку, а потом до самой осени она не унималась, что не могло не волновать походников из?за судьбы близких.

Даже высшее начальство в Санкт — Петербурге всполошилось. Платон Зубов ничего не придумал лучшего, как обвинить в появлении чумы строителя гавани в Тамани капитана Данильченко, который, дескать, завез ее из «азиатских мест». Кто и как производил дознание, какова достоверность сведений — фаворит не указывал. Фактом же было то, что чума отняла жизнь у Данильченко, как и у многих других черноморцев.

Как ни угнетала походников горькая чаша судьбы на чужбине, все же они не сдавались. Экспедицию выдерживали стойко, по — воински организованно. В душное предвечерье 21 июня морская эскадра с казаками и солдатами- десантниками ошвартовалась в Баку. На второй же день бакинский хан Сангул принял у себя во дворце контр- адмирала Н. С. Федорова, генерал — майора Г. М. Рахманова, командира черноморской казачьей группы А. А. Головатого. То была короткая предварительная встреча, в ходе которой Сангул подтвердил свою приверженность России, напомнил, как он принимал решение о добровольной сдаче города русским войскам без малейшего сопротивления. Зато назавтра, 23 июня, Сангул приглашал упомянутых военачальников на более обстоятельный, официальный прием с участием всех его приближенных советников и более широким представительством русского походного офицерства.

Получив приглашение Сангул — хана, Антон Головатый тут же продумал, как откликнуться на его гостеприимство, что подарить правителю города, какие слова любезности и обязательств произнести, чтобы еще надежнее заручиться его преданностью и дружелюбием. Свою свиту он составил из старшин и казаков попредставительнее, да к тому же способных спеть, станцевать, сыграть на цимбалах, кобзе или бандуре.

Федора Дикуна полковник назвал персонально:

— Скажите Авксентьеву, — распорядился он, — чтобы выделил мне этого расторопного казака. Он в Черкасск с атаманом Чепегой ездил на встречу с Иловайским и, по словам батьки кошевого, всем понравился своим поведением. У него приятная внешность, при подношении подарков хану как раз и нужны такие молодцы, как он.

В сотне ребята над Федором подтрунивали:

— Видишь, как ты понравился походному атаману. Не всякая девица может завоевать равноценное расположение даже у взыскательного свата.

— Я никому не набиваюсь и не лезу на глаза, — обиделся Федор. — А коль уж посылают — служу, как положено.

Наутро Дикун и остальные порученцы отобрали из трюмов еще неразгруженных судов несколько дорогих отрезов для пошива ханской одежды, наборную шкатулку и ряд других вещиц. Все это требовалось нести на руках в зал приемов двухэтажного дворца, воздвигнутого из дикого камня у берегового обрыва. Из его окон открывался вид на Каспий, в неспокойную погоду сюда доносился рокот морских волн.

В назначенный час генералитет, штаб — офицеры, встреченные в крохотном дворцовом саду Сангулом, поднялись на второй этаж в зал приемов, расписанный витражной мозаикой. За ними в нескольких шагах прошли туда и рядовые черноморцы.

Толмач хана, упитанный чернобородый перс, с голубой чалмой на голове, выполняя указания своего давнего повелителя, на ломаном русском языке услужливо повторял:

— Пжалуйста сюда, пжалуйста…

В зале началась церемония почтительного обмена приветствиями. Сангул — хан говорил, толмач переводил:

— Со времен вашего великого царя Петра I мы знаем широкую душу русского народа. Весь север и запад Каспийского моря уже тогда был готов перейти в подданство России. Но так не вышло. Будем надеяться, что ныне мечта прикаспийских племен осуществится и они освободятся от своих нынешних притеснителей.

В ответ со словами признательности хану за правильное понимание обстановки, сдачу города без боя и желание верно служить русской короне выступили Рахманов и

Федоров. От имени черноморцев краткую благодарность Сангулу за гостеприимство выразил Антон Головатый:

— Город Баку встретил нас хорошей погодой и полным пониманием целей нашего похода. Казаки — черномор- цы, как и все русские воины, хотят быть вечными друзьями бакинцев, дербентцев, шемахинцев, карабагцев и всех других жителей, освобожденных от владычества персиан. Мы пришли не завоевывать, а оказывать помощь нуждающимся людям. Такое предписание сделала нам матушка- царица Екатерина II.

Это Головатый изобразил точно. Войскам, направленным в Дагестан и Азербайджан, специальным рескриптом предписывалось, чтобы «при движении… соблюдаемо было безукоризненное поведение, чтобы никаких притеснений жителям не делалось… ограждать неприкосновением личную и имущественную безопасность».

По договоренности с Федоровым и Рахмановым дарение взял на себя Головатый. Атаман дал знак своим сопровождающим и вперед выступили подтянутые нарядные хлопцы с сувенирами хану, укрытыми парчовыми накидками. Бережно нес большую красивую шкатулку и Федор Дикун. Вручая поочередно памятные подарки местному правителю, Антон Андреевич произнес:

— Это от черноморцев и всех россиян на долгую и добрую память.

Хан через переводчика поблагодарил гостей за подарки и пригласил их рассаживаться за низенькими столиками, где уже высились горки фруктов и сладостей для угощения. До начала трапезы правитель распорядился дать обширный увеселительный пролог. Откуда?то из?за кулис бесшумно вышли музыканты с зурной, рожком и двумя литаврами, полилась незнакомая музыка то убаюкиваю- ще — медлительной