Подкручивая пшеничный ус и слегка раскачиваясь на высоких каблуках желтых хромовых сапог, Лихацкий с простоватой непосредственностью поведал:

— Что тут говорить. Как точно определил наш батько

Чепега, мы ведь гоняли поляков, как зайцев. И под Прагой, и под Варшавой. Больших баталий не велось, но покрутиться конно и пеше досталось немало.

Выслушав рассказ чужого сотника, Дикун, прощаясь с собеседниками, заметил:

— Не велика честь гонять людей, как зайцев.

На это ему сразу несколько контрдоводов привели:

— А польская шляхта как обращалась с малороссами и казаками? Хуже, чем скверно. То?то же.

И еще:

— Ты забыл, с каким презрением шляхетские паны называли нас быдлом и беспощадно угнетали наш народ?

И дальше, дальше — в том же духе. Несмотря на весомость приводимых доводов, Дикун все же остался при своем мнении:

— Нельзя веками лелеять вражду между народами. Нужно помогать слабым и бедным. В этом должна проявляться гуманность человека. Иначе озвереть можно.

В своей сотне Дикун, Чечик, Штепа, Капуста и другие казаки, как и воины всех подразделений, получили сухой паек в расчете на три дня до первого провиантского магазина, находившегося в Усть — Лабинской крепости. Разместив на воловьих подводах личное оружие, ружейные стрелки и пикинеры шли по степной, раскисшей от дождей, дороге в полковых колоннах с соблюдением небольших интервалов между сотнями. Несмотря на прохладу и бездорожье, приближение весны чувствовалось во всей окружающей природе. Граяли над полями вороньи стаи, цвенькали по обочинам шляха проворные синицы.

— Завидую казакам, которые дома остались, — мечтательно произнес Никифор Чечик. — Скоро они целыми таборами поселятся в степи на своих делянках и пойдет у них горячая весенняя страда.

— Согласен с тобой, — поддержал его Дикун. — Только у казаков призвание не столько пахать — сеять, сколько заниматься рыболовством.

— Они и весеннюю путину не пропустят, — уверенно поддержал разговор Андрей Штепа, среднего роста, чернявый молодой казак.

— Все это так, — вновь подал голос Дикун. — Но боль- шинство?то казаков к кордонам привязаны. Да нас целая тысяча выбывает из войска. Не очень?то на пользу пойдет такое отвлечение людей.

Не слишком приятный для слуха оттенок слов Дикуна задел старшинскую струнку и есаул Григорий Белый повысил голос на него:

— Прекратить неуместные разговорчики на походе.

Дикун умолк. А Чечик не выдержал, с сарказмом передразнил Белого:

— Видали медали. Он усек неуместные разговорчики. А то не возьмет в толк, что мы действительно из?за похода оставляем свою землю без обработки и освоения, обрекаем свои семьи и себя на нищету.

В Усть — Лабинскую крепость полки добрались лишь 1 марта. Местный гарнизон регулярных войск и казачьих пикетов не мог приютить походников в своих тесных казармах. Им пришлось ставить свои палатки, устраивать временные шалаши из пожухлых кустов перекати — поля и камыша.

При осмотре обиталищ третьей сотни полковник Иван Чернышев задержался возле хижины, в сооружении которой принял участие Федор Дикун.

— Хорошее логово смастерили, — потрогав тростью верх неказистого сооружения, определил он. — На три дня хватит, пока мы тут будем снабжаться, а дальше вам этот шалаш не понадобится.

— Опыт помог, — скупо улыбнулся Федор.

— Особенно твой, — подхватил Чернышев. — Ты же в Екатеринодаре и на Тамани немало топором помахал и пилой наигрался.

Провиантский магазин выдал полкам запас продовольствия и фуража на целый месяц вперед. Частичная добавка к нему предусматривалась в Кавказской и Ставропольской крепостях, а заключительный продпаек казачьим частям следовало получить в Александровской и с ним достигнуть благословенного финиша — Астрахани. За все взятое для полков Великий и Чернышев оставляли расписки, о его распределении по сотням рапортами сообщали Головатому.

Не то Чернышев, не то Великий погнал в Екатерино- дар нарочного с письмом к войсковому писарю Тимофею Котляревскому, по болезни дорабатывавшему последние дни в своей должности и готовившемуся спихнуть хлопотное занятие капитану Тимофею Комарову, грамотному, но весьма ленивому службисту. Офицер — походник сокрушался: прибывший в Усть — Лабинск из войскового града казак

явился без бочонка с паюсной икрой для подарка И. В. Гудовичу, чем невыразимо огорчил судью Головатого. И добавлял от себя: лично он остался недоволен известием об отказе наемного мастера строить ранее начатый дом. Просил воздействовать и понудить его к достройке дома, а, дескать, «деньги ему отдадутся».

По данному случаю осведомленные казаки высказывали свое суждение:

— Старшинский интерес, что темный лес, чем дальше в глушь, тем меньше в нем честных душ.

Федор Дикун слышал эти разговоры, но не встревал в них. «Что толку? — мыслил он. — От века так установлено, здесь словами ничего не изменишь».

Вместе с другими казаками он нес караульную службу, будучи часовым и подчаском на охране лагеря и воинского имущества, таскал из складов провиантского магазина кули с мукой, крупой и солониной, загружал их в подводы, ухаживал за живым транспортным тяглом — лошадьми и волами.

Но все?таки у него выпала свободная минутка, чтобы с близкими товарищами взобраться на самую верхотуру крепости, где располагались кордонные пикеты казаков. Эту землю не раз перевернули солдаты А. В. Суворова, не зря же крепость носила его имя. От того времени осталось немало рвов и насыпей, орудийных площадок, заново теперь восстановленных, расширенных, усовершенствованных.

На крутых обрывах, где к реке Кубани, словно проломная щель, вдавался длинный овраг, виднелись высокие сторожевые вышки с постоянными наблюдателями за левобережьем. Оттуда, из закордонья, могла прийти беда в любой час дня и ночи.

— Не сладко приходится всем нам, — раздумчиво сказал приземистый, рыжеватый васюринец Иван Горб, доставая кисет из стеганого кафтана.

— Кому всем нам? — стрельнул в него глазами Андрей Штепа. — Кого разумеешь в видах своих?

— Да кого же еще: тех, кто на правом и на левом берегу Кубани.

Это означало: русских и горцев. Федор Дикун с удивлением глянул на зачинателя беседы: вот, оказывается, какие способности водятся у человека в определении самой сущности жизни.

4*

— А ты мозговит, — одобрительно поддержал он Горба. — Я такого же мнения о нашей пограничной действительности.

Из легких облаков выглянуло яркое солнце, по крутым скатам молодо и зелено стлались под его лучами ковровые скатерти трав. Отойдя от начатой темы разговора, Дикун направил его в иное русло:

— Весна набирает силу. Неделя миновала, как мы по бездорожью двинулись из Екатеринодара, а сегодня степь проходима во всех направлениях. Так что, хлопцы, долго теперь мы в Усть — Лабе не засидимся.

И верно. Подняв пешие колонны и обозы на маршрут, Головатый и его командиры полков Великий и Чернышев поставили перед сотнями задачу наверстать некоторую потерю времени, обеспечить ускоренный темп продвижения, не отстать от расписанного графика. Старшины и казаки доказали: выносливости им не занимать.

Отправившись из Усть — Лабинской крепости 4 марта, они уже в 12 часов ночи того же дня были в Ладожском редуте. Наскоро отдохнув там, в 8 часов утра 5 марта их походный строй двинулся в Тифлисский редут, что находился в 27 верстах. Это расстояние было преодолено за семь часов, с учетом времени на короткие привалы.

В дороге, расстегнув полы кафтана и воротник сатиновой рубахи, Никифор Чечик задорно подмигнул