достоинствами нетрудно найти себе подходящую пару. Повторяю, мне подвёртывались великолепные партии, но что ты хочешь? Таковы уж мы, мужчины! Страстное желание покорить эту упрямую кокетку помешало мне вступить в выгодный союз. Теперь я собираюсь забыть её, и когда-нибудь она ещё пожалеет обо мне.

— Это самое лучшее, что вы можете сделать, дон Матео.

— Согласен. Поэтому я и тебе не желаю зла.

Графа очень радовал оборот, который принял: разговор. Дело в том, что дон Ковео пребывал в некоем восторженном самосозерцании и упивался сладкими мечтами.

— И где же вы откопали такое сокровище, дон Матео? — полюбопытствовал он.

— На улице.

— Как так?

— Очень просто, — ответил отставной латинист, лукаво подмигнув графу слезящимся глазом и вновь принимаясь гримасничать и кривляться, словно старая обезьяна. — Дело было так: я наряжался, наводил на себя лоск на углу в цирюльне и сразу становился недурён. Так? Затем я отправлялся пройтись по улицам Обиспо и ОРейли, Лос-Паркес. Эль-Прадо, Сан-Рафаэль и Рейна, то есть там. где чаще всего проезжают самые роскошные экипажи и бывают самые состоятельные семейства Гаваны. О, сколько красивых девушек, дорогой мой ученик, какие глазки, какие лица, что за улыбки, а ручки — какая прелесть! На иных красоток я, признаюсь, поглядывал, другим, само собой разумеется, улыбался, но уж если говорить всю правду, то чаще они сами Смотрели на меня и улыбались мне.

— Скажите на милость! А я и не думал, что вы такой коварный соблазнитель, дон Матео!

— Ещё бы! — в крайнем возбуждении воскликнул секретарь, усиленно гримасничая и жестикулируя. — В юности я был настоящий лев: пи одна женщина не могла устоять передо мною.

Тут уж граф не сдержался и залился таким смехом, что вконец смутил дона Матео.

Чтобы смягчить дурное впечатление, произведённое его весёлостью на секретаря, граф виновато сказал:

— Причина моею смеха не вы, дон Матео, а легкомыслие девушек и остроумие, с которым вы умеете рассказывать о подобных вещах.

Удовлетворённый объяснением, старик продолжал:

— Да, я уже в летах и малость поизносился, но раньше, поверь, дорогой, стоило мне взглянуть на женщину, и я видел её насквозь, сразу разгадывал её игру и ловко обходил её сети. Так вот, в один прекрасный день я встретил на Прадо эту неблагодарную особу. Я не привык к презрительному отношению со стороны женщин, но тут уж ничего не поделаешь — я для неё пустое место. Потом я не раз ходил за нею по пятам и сумел разузнать, кто она и где обитает.

— А она до сих пор живёт всё в том же доме?

— Да, в великолепном, роскошном доме; внутри это, наверное, настоящий дворец.

— Дон Матео, — произнёс граф льстивым тоном, — если вы отказываетесь от такой выгодной партии, почему бы вам не уступить её мне?

— Предупреждаю вас, она горда и неприступна, — с важным видом изрёк престарелый фат.

— Но вы же меня с ней познакомите…

Дон Матео снова оказался в затруднении.

— Я же тебе сказал, мы почти рассорились и я решил больше не разговаривать с нею, — поспешно вывернулся он.

— Неужели вы, дон Матео, не откажетесь от своего, пусть даже серьёзного решения, ради блага вашего ученика?

— Как же быть? Чистосердечно прошу — не ставь меня в затруднительное и неприятное положение.

— Извольте. Но тогда вы мне просто покажете её нынче же вечером, договорились?

— Это пожалуйста — здесь нет ничего неудобного. Надеюсь, ты понимаешь, что дело не к ревности: я всегда остаюсь твоим любящим наставником. Словом, я покажу её тебе и буду рад, если ты окажешься более удачлив, чем я.

Столь приятная и полезная беседа была прервана вошедшим привратником, который объявил, что несколько сеньоров нетерпеливо ждут, когда граф примет их.

Дон Матео, удалился. А граф, нахмурив брови, властно бросил привратнику:

— Впускай по очереди!

В кабинет незамедлительно вошёл неопределённого возраста сеньор, появление которого ошеломило дона Ковео.

Будь ящик письменного стола побольше размером, граф непременно спрятался бы в него: посетителем оказался дон Фульхенсио, отец красавицы Авроры. К счастью, дон Фульхенсио или притворился, что не знаком с графом, или действительно не узнал его. Да и почему он должен был его узнать?

Поняв это, граф успокоился, предложил дону Фульхенсио стул и, старательно изменив голос, вежливо осведомился, чем он может служить посетителю.

— Я взял на себя смелость побеспокоить ваше превосходительство в связи с тем, что в вашей канцелярии уже довольно долгое время находится одно дело. Я, разумеется, никого не обвиняю, но, по правде сказать, у меня уже лопается терпение — так мне надоела эта непонятная проволочка.

— О, вы поступили очень правильно! Выслушивать жалобы — мой долг, и я делаю всё возможное, чтобы не допустить злоупотреблений — это моя обязанность, сеньор. Не откажите назвать номер вашего дела.

— Сто тысяч восемьсот четыре.

— Посмотрим! Секретарь, немедленно принесите дело номер сто тысяч восемьсот четыре! — преувеличенно громко закричал граф.

Прошло несколько тягостных для деятельного начальника минут. Дон Ковео чувствовал на себе взгляд посетителя, словно обжигавший его огнём. Наконец явился секретарь м подал ему дело.

— Это? — спросил граф у дона Фульхенсио.

— Да, сеньор.

— Секретарь, отнесите обратно это дело столоначальнику Гарсии и скажите ему от моего имени, что ему следует прилежнее исполнять свои служебные обязанности, не то, видит бог… я его переведу.

И подкрепил свои слова двумя ударами кулака по столу.

Дон Фульхенсио, вполне удовлетворённый, распрощался с графом. Но не успел он скрыться за дверью, как граф закричал:

— Дон Матео, никуда вы не ходите и с Гарсией не разговаривайте, а забросьте это дело подальше в угол. Пусть шутник дон Фульхенсио, когда-то издевавшийся надо мною, посмеётся теперь над собой!

Затем в кабинет вошло шесть человек, отрекомендовавшихся коммерсантами. Граф знаком велел дону Матео выйти и старательно запер за ним дверь. О чём шла речь в кабинете, никто, кроме находившихся там, не знает. Известно только, что, когда граф открыл дверь и распрощался с посетителями, по его лицу и дрожавшим губам можно было догадаться, что ему пришлось участвовать в жестоком и жарком споре.

— Вижу, что нам не понять друг друга. Раз вы не идёте на уступки, мы будем действовать на свой страх и риск — что ещё остаётся делать? — проворчал один из посетителей, прощаясь с графом.

— Ну, что же, поступайте как знаете, — взволнованно бросил в ответ дон Ковео. — Это уж слишком! Это, говоря без обиняков, просто обман!

И пока коммерсанты спускались по лестнице, граф из окна кабинета провожал их негодующими взглядами и жестами. У подножия лестницы несговорчивые посетители остановились и стали тихо совещаться. Граф кусал кулаки, чтобы унять волнение.

Наконец один из сеньоров отделился от группы и с видом парламентёра снова пошёл вверх по лестнице. Граф, который жадно следил за происходящим, отскочил от окна, схватил газету и сделал вид, что спокойно читает её, хотя до спокойствия ему было далеко: сердце его стучало так сильно, словно готово было выскочить из груди.