Я терпеливо ждал.
— В «Бычьем ручье». Это ресторан в Сандтоне, рядом с отелем «Балалайка». Специализируется на стейках. Он вечно там ошивается и любит хвастать, что ресторан назвали в его честь.
Я понял, что придется еще раз звонить Лоттеру. Теперь в полетный план придется включить и Йоханнесбург.
Когда я вернулся с вечерней пробежки, то увидел на мобильнике эсэмэску от Лоттера: «Погода в норме, жду разрешения из Зимбабве. Заберу вас в 9.30».
Я снова попробовал дозвониться до Эрлихмана. В трубке послышались долгие гудки.
— Базовый лагерь, — ответил мужской голос.
— Эрлихман?
На том конце не спешили с ответом.
— Да?
— Моя фамилия Леммер. Я помогал Дидерику Бранду перевозить носорогов.
Снова молчание; неужели он не понимает, что звонок обойдется мне в целое состояние?
— Здесь небезопасно говорить.
Родезийский акцент — напевный, медленный, терпеливый.
— Мне нужно побеседовать с вами на месте.
— Зачем?
Затем, что я хотел взглянуть ему в глаза, понять, врет ли он.
— Дидерик вам не сказал?
— Чего не сказал? — осторожно спросил Эрлихман.
— О… нашем грузе. О чудесном исцелении.
— Не понял…
— Дидерик звонил вам утром?
— Да.
— Что он вам сказал?
Эрлихман так долго молчал, что я уж подумал, связь прервалась. Наконец он ответил:
— Извините, я вас не знаю.
— Позвоните Дидерику. Он подтвердит, что я ехал в кабине грузовика. По его словам, утром вы сообщили ему о состоянии здоровья… груза.
Он задумался.
— Он спросил, было ли у них кожное заболевание, когда я видел их в последний раз. Я ответил, что не было.
— И больше ничего?
— Ничего.
— Я прилетаю завтра утром. Мне нужно с вами поговорить.
— Вы летите в Хараре?
— Туда, где вы находитесь. У вас есть взлетно-посадочная полоса?
Снова долгая пауза.
— Надеюсь, что у вас очень хороший пилот.
37
Хотя основные приемы можно освоить за короткий срок, более сложные виды тропления иногда приходится осваивать в течение многих лет. Более того, интуиция и способности бывают лишь врожденными, поэтому стать опытными следопытами способны немногие.
Я смотрел по первому каналу сериал «Седьмая улица». Потом аппетитные ароматы выманили меня на кухню. Я увидел на кухонном столе записку от Агаты:
«Дорогой мистер Леммер!
Я приготовила ваше любимое кушанье — оно придаст вам сил. Драки я не люблю, но спасибо, что вступились за честь мисс Эммы.
Искренне ваша
Недавно пухлой коротышке Агате исполнилось шестьдесят пять; она вырастила пятерых детей, а со мной обращалась, как со своим шестым ребенком. Вольно и по-королевски обращалась с местоимением «мы», когда бранила или, наоборот, хвалила меня. «Мы должны класть грязное белье в корзину, мы слишком много тратим на одежду, вы только взгляните, как мы все разбросали». Утром в понедельник: «Мы не должны разбрасывать чашки и стаканы по всему дому». Всякий раз, когда я возвращался домой после очередного задания, она придирчиво осматривала меня с ног до головы: «Ах, ах, как мы похудели! Завтра поедим мяса. Мисс Эмме нравятся сильные мужчины, мы это понимаем».
А если предстоял серьезный разговор, она оставляла на столе записку, которая начиналась официально, с обращения «мистер Леммер».
Я открыл дверцу духовки. Каре ягненка, приготовленное на медленном огне, хрустящее снаружи, а внутри нежное, как масло. Вкус… неописуемый. Значит, в холодильнике есть салат, потому что «мы должны питаться сбалансированно». Правда, сама Агата, по-моему, за всю жизнь и листика салата не съела. Сегодня она приготовила салат из молодой свеклы, круглой, как бильярдные шары, и сыра фета. Я сервировал себе ужин, открыл бутылку красного виноградного сока, к которому меня приучила Эмма. Я по- настоящему подсел на сок «Бирдфилд» и теперь заказал целый ящик в Клавере.
Прихватив тарелку, стакан и бутылку, я вышел на заднюю веранду.
Агата сразу ухватила суть. Она-то понимала, что невозможно жить без чести. Она прекрасно понимала, что такое бедность и унижение, она не понаслышке знала, как тяжело остаться человеком, сохранить свое достоинство. Она понимала, чего это стоит.
Дидерик Бранд удивленно спросил меня:
Я поел, вылил в стакан остатки сока, посмотрел на звезды, на невыразимо прекрасный небесный свод над Кару. Несмотря не недосып и боль во всем теле, я смаковал каждый миг, проведенный дома. Мой дом, который я по кусочку ремонтирую своими руками, похож на мою жизнь. Еще многое предстоит сделать, но здесь моя тихая гавань, мой замок, мое убежище. Дом мой и только мой. Я наизусть знал все звуки своего дома, знал, как поскрипывают старые балки, как тикает цинковая крыша, когда охлаждается ночью, как стонут старые водосточные трубы. Мне знаком запах каждой комнаты, я знаю, в каких уголках прохладно летом, как уютно мерцает зимой кухонная плита. Как приятно ощущать босыми ступнями деревянные половицы в коридоре, ковер в спальне, плитку на веранде! Я вложил в ремонт собственные пот, кровь и силы. Ломал стены. Руки мои в мозолях оттого, что я перетаскивал кирпичи, толкал тачку и размахивал молотом. Дом стал частью меня.
А вокруг меня — деревня, захолустье. Сейчас здесь царит идеальная тишина. Кое-где в домах еще горит свет, мерцают экраны телевизоров. Хорошие, слабые люди коротают время до сна. Скоро на сосне напротив старого дома тоскливо, протяжно заухает пятнистый филин — у-гу, у-гу… Два дикобраза пролезут в лаз под моей оградой и начнут рыть землю в саду. Ветер будет шуршать ветвями груш, мимо по шоссе промчится грузовик в сторону Виктория-Уэст. Все предсказуемо, обыденно, упорядоченно, ничто не меняется за сотню лет. Я привык к здешним краям, полюбил их всем сердцем, больше не могу без них
