— Только сверху, — сказал я.
— Что?
— Наросты у них были только сверху. На шее, на спине и бедрах. В тех местах, куда она смогла дотянуться сквозь прутья решетки.
Он ухмыльнулся и кивнул:
— А согласитесь, ловко она все провернула!
Я снова посмотрел на кусок пластмассы:
— Но что в них было?
— Бог знает. Но именно за этим охотились бандиты.
— Да, наверное.
— Леммер, вы должны извиниться передо мной!
— Дидерик, она работала на вас…
— Нет! Я ее знать не знаю. Ее нанял Эрлихман. Он ей платит.
— И уверяет, что ничего не знает?
— Говорю вам, он сам страшно удивился, когда я ему рассказал.
— Вы спросили Эрлихмана, было ли у нее что-то с собой, когда они грузили носорогов в Зимбабве?
— Нет.
— Откуда вы знаете? А может, он с ней заодно!
— Зачем тогда ему уверять, что носороги были здоровы?
Неплохой довод.
— Я хочу с ним поговорить.
— Звонок по спутниковому телефону стоит целое состояние. И потом, какая разница? Носороги здесь, живы и здоровы… Всем заплатили. Вам, Лоуренсу, Николе… Да, девчонка ловко обвела нас вокруг пальца, но в чем настоящий урон? Ваши синяки через неделю заживут…
— Дидерик, для меня это очень важно. И для Лоуренса Лериша. Пошли… — Я зашагал.
— Вы так и не извинились.
— Вы подделали документы, из-за вас Никола мог сильно пострадать. Мы с Лоуренсом могли провести ночь в тюрьме… — Я не стал добавлять, какие неприятности это сулит для освобожденных условно-досрочно.
Он с виноватым видом посмотрел на свои сапоги. Возможно, боялся, что я расскажу Николе о его грехах.
— Дидерик, где вы добыли ружье?
— Долго рассказывать. — Он покачал головой, давая понять, что продолжения не будет.
— Вы перевели деньги моей начальнице?
Ямочки исчезли. Он кисло кивнул.
— Пошли, доведем дело до конца.
Мы шли молча. Я размышлял о Флеа ван Ярсвелд, которая оплела нас всех паутиной лжи. У самого дома мне в голову пришла еще одна мысль: как она покинула ферму?
— Дидерик, отсюда до города шестьдесят километров…
— Леммер, до следующей большой гравийной дороги всего десять километров. А она устала, я это заметил.
— Вы что-нибудь слышали? Машину, например…
— Машины слышно, только когда они проезжают мимо… — Он показал то место, где из расщелины между скалами выходила дорога. Потом сказал: — Ах, эта Корнел… — и расхохотался, тряся головой. На щеках снова проступили ямочки.
Нам не удалось связаться с Эрлихманом по спутниковому телефону. В кабинете Дидерик поднес трубку к моему уху, чтобы я услышал короткие гудки. Занято.
— Но утром вы говорили с ним?
— Он часто отключает телефон.
Я достал мобильник.
— Диктуйте его номер!
— Здесь нет приема, — ответил он.
Я проверил свой телефон и убедился, что связь есть.
— Вы мне не верите? — спросил Дидерик.
— Нет. Давайте номер!
Он посмотрел на меня с изумлением.
— Вы что, в самом деле никак не можете успокоиться?
Я не ожидал, что он поймет, что мною движет. Дидерик мне надоел, мне надоели его обаяние, уклончивые ответы, самодовольство.
— Мне нужен номер Эрлихмана. Если дадите неправильный номер, я вернусь. Еще мне нужен номер Лоттера и Сванепулов. Насколько я понял, Жанетт Лау утром звонила вам и передала, что счетчик будет тикать до тех пор, пока я не приду к окончательному выводу, что вы тут ни при чем.
— Настоящий шантаж… А Лоттер-то вам зачем?
Я не ответил.
Он покачал головой и вздохнул, как будто считал все произошедшее крайней несправедливостью по отношению к себе. Но все же оторвал клочок бумаги и начал писать.
В Локстон я вернулся на своем новом серебристом «форде-рейнджере» с увеличенной кабиной. Теперь я не сомневался, что на следующий взнос денег у меня хватит. Спасибо Дидерику!
Всю дорогу я думал о Флеа ван Ярсвелд. О том, как она обозлилась, когда молодой Сванни Сванепул узнал ее.
После нападения она вдруг стала заботиться о Лоуренсе. Ею двигало не сострадание, а чувство вины, потому что в пережитых им унижении и ужасе была виновата только она. Значит, совесть у нее все- таки есть. Она не прожженная контрабандистка. Зато очень умная. И мерзкая. Попыталась перевалить вину на меня, спросив: «Что они ищут?» И очень обрадовалась, когда я заподозрил во всем Дидерика.
Что она перевозила? Я посмотрел на кусочек пластмассы у меня в руке. Сколько таких… контейнеров было приклеено к каждому носорогу? Наверное, штук по пятнадцать — всего тридцать. Кто-то наверняка тщательно продумал конструкцию. В контейнерах лежало нечто ценное — настолько ценное, что банда из тринадцати человек гналась за нами ночью несколько сот километров, чтобы перехватить груз.
Зачем идти на такой риск, чтобы вывезти что-то из страны, чья граница практически не охраняется?
Агата, моя цветная экономка, убиралась в доме. Увидев мое лицо, она смерила меня долгим неодобрительным взглядом:
— Я слышала о мотоциклистах. Ах, ах… Не люблю я драки!
Прежде чем я успел объясниться, она приказала:
— Ну-ка распакуйте свою сумку, и я постираю ваши вещи.
Покорно кивнув, как наказанный ребенок, я поплелся в спальню. Сумку я нашел там, где оставил, — у стены. Поставил ее на кровать, расстегнул молнию. Начал вынимать оттуда вещи, думая о носорогах и кусочках розовой пластмассы.
Только опустошив сумку, я сообразил, что моего «глока» нет на месте.
Я осмотрел все вещи, внезапно встревожившись. Я ведь положил пистолет в сумку, когда наводил
