Потом она это забыла и вновь полюбила его, но уже не так горячо. Ему в то время должно было исполниться двадцать восемь, его отличали странность и необузданная чувственность. Теперь он брал власть над Анной, как и над всеми, с кем общался.

После долгого периода враждебности Анна наконец примирилась с ним. У нее было теперь четверо детей, и все — девочки. Семь лет ее целиком поглощали заботы жены и матери. И все эти годы он находился рядом, никогда по-настоящему не оспаривая ее прав. Но мало-помалу внутри него стало утверждаться словно бы второе «я». Он был по-прежнему молчаливым и отстраненным, но все же временами она чувствовала его близкое присутствие, словно тело и душа его надвигались, угрожая. Мало- помалу в нем ослабла ответственность. Он делал то, что было ему приятно, и не более того.

Он начал уходить из дома. Отправлялся в Ноттингем по субботам, всегда один, на футбольный матч или в мюзик-холл и наблюдал в чуткой готовности. Спиртное его не привлекало. Но настойчивый взгляд его золотисто-карих глаз с крохотными черными точками зрачков зорко подмечал все, жадно наблюдая людей и события, и он ждал.

Однажды в «Империи» соседками его оказались две девушки. Он обратил внимание на ту, что сидела с ним рядом. Она была ниже среднего роста, простушка, но со свежим румяным личиком и вздернутой верхней губкой, так что вывороченный ротик ее порой невольно приоткрывался в смелом чувственном призыве. Соседство мужчины взволновало ее, так что тело девушки рядом с ним было напряжено и неподвижно. А ее лицо было обращено на сцену, руки сложены на коленях, застенчиво и тоже неподвижно.

Искра вспыхнула в нем: не начать ли? Не начать ли с ней другую, запретную жизнь, жизнь, полную желания? Почему бы и нет? Он всегда был так добродетелен. Не считая жены, он был девственником. Зачем, если кругом так много разных женщин? Зачем, если жизнь дается лишь раз? Ему захотелось другой жизни. Его собственная была пуста, выхолощена. Захотелось иного.

Открытый ротик, в котором виднелись мелкие и кривоватые белые зубки, притягивал его. Он был открыт и ждал в готовности. Такой жалкий, беззащитный. Почему бы ему и не воспользоваться тем, что так приятно? Ручка, неподвижно замерев, лежала на коленях, была так мила. И девушка такая маленькая — кажется, будто ее можно накрыть ладонями. Она маленькая, как ребенок, и хорошенькая. Детскость девушки остро волновала его. В его объятиях она будет такой беспомощной.

— Вот этот номер был самым лучшим, — сказал он, наклоняясь к ней и аплодируя. Он чувствовал себя сильными стойким, несокрушимым для любого противника. Душа чутко внимала всему в ожидании и с какой-то усмешкой. Он сохранял полное самообладание. Он был самим собой и замкнутым в себе самодостаточным абсолютом, а все окружающие превратились в объекты, назначение которых — лишь пополнять собой его существование.

Девушка вздрогнула, повернулась к нему, глаза ее блеснули улыбкой почти болезненной в своей ослепительности, на щеках вспыхнул густой румянец.

— Да, правда, — однотонно проговорила она, после чего зубки ее немного выпуклого рта прикрылись сомкнувшимися губами. Она сидела, устремив взгляд прямо перед собой, ничего не видя и лишь ощущая жар на щеках.

Это приятно щекотало его самолюбие. Кровь в жилах и все нервы отзывались на ее присутствие, она была такой юной, трепетной.

— Но программа хуже, чем на прошлой неделе, — сказал он.

И опять она повернулась к нему вполоборота, и ясные поблескивающие глаза ее, поблескивающие, как вода на мелководье, осветились испуганным светом, и в них невольно забрезжило понимание.

— Правда? На той неделе я выбраться не смогла.

Он отметил ее простонародный выговор. Ему это понравилось. Он понял, к какому классу она принадлежит. Возможно, она продавщица. Он был рад, что девушка из простых.

Он принялся описывать ей прошлую программу. Она отвечала наобум, сконфуженно. Щеки девушки все еще горели румянцем. Но она отвечала. Другая девушка, ее соседка, вела себя отчужденно, была подчеркнуто молчалива. Он ее не замечал. Все его внимание обращено было на первую, его девушку, на яркое мелководье ее глаз и беззащитность полуоткрытого рта.

Беседа продолжалась, невинная и непредумышленная с ее стороны, вполне продуманная, намеренная — с его. Ему было приятно вести этот разговор, похожий на умело разыгрываемую рискованную комбинацию. Он был спокоен, уравновешен, но чувствовал свою силу. Теплота его напора, его уверенности заставляла ее трепетать.

Он увидел, что игра близится к завершению. Он был напорист и настороже Такой удачей надо воспользоваться. Он проводил девушек вниз по лестнице, вышел с ними на улицу.

— Погода скверная, — сказал он. — Может быть, зайдем, выпьем чего-нибудь… чашечку кофе… ведь еще рано.

— О, мне как-то не хочется, — сказала она, отводя взгляд в вечерний сумрак.

— Мне очень жаль, если так, — сказал он, делая вид, что подчиняется ее власти.

Последовала секундная заминка.

— Может, к Роллинзу зайдем? — предложил он.

— Нет, туда не надо.

— Тогда к Карсону?

Воцарилось молчание. Другая девушка колебалась в нерешительности. От мужчины же исходила уверенность.

— А ваша подруга пойдет?

Новая секундная заминка, после чего другая девушка опомнилась.

— Нет, спасибо, — сказала она, — я обещала кое с кем увидеться.

— Значит, до следующего раза? — сказал он.

— О, спасибо, — неуклюже отвечала та.

— До свидания, — сказал он.

— Увидимся, — бросила подруга его девушке.

— Где? — спросила та.

— Ну, ты знаешь, Герти, — сказала девушка.

— Ладно, Дженни.

Подруга растворилась в темноте. Он же с девушкой отправился в чайную. Беседа шла не прерываясь. Он болтал, почти телесно наслаждаясь этой практикой флирта. Он не сводил с нее глаз, разглядывая, оценивая, разгадывая ее, наслаждаясь ею. Он различал ее явную привлекательность; вид ее бровей с их четко очерченным изгибом доставлял ему острое эстетическое удовольствие. Потом внимание его привлекли ее светлые, прозрачные, как вода на мелководье, глаза, и он погрузился в их изучение. И потом этот ее полуоткрытый, маячивший перед ним рот, такой алый, беззащитный. На него он старался не смотреть. Но взгляд его все время обращался к девушке, оценивая и любовно касаясь ее юной нежной мягкости. Сама девушка, кто она и что — его не занимала, ему дела не было до ее личности. Она являлась лишь чувственным объектом его внимания.

— Что ж, пошли, да? — сказал он.

Она поднялась молча, словно бездумно и чисто физически. Казалось, он подчинил ее своей власти. Снаружи выяснилось, что дождь еще идет.

— Пройдемся, — предложил он. — Я дождя не боюсь, а вы?

— Я тоже не боюсь. — сказала она.

Каждая частица его и каждый нерв были чутко настороже, но он был тверд, уверен и словно пронизан светом. Казалось, что бредет он во мраке собственной души, а никого и ничего вокруг и нет вовсе. Мир был замкнут в нем самом, он и был этим миром, не имеющим никакого отношения к разумности вселенной. Превыше всего были его чувства, остальное же было внешним, незначительным, оставлявшим его наедине с этой девушкой, которую он мечтал поглотить, насытив свои чувства тем, что было в ней. До нее ему дела не было, а хотел он лишь одного — одолеть ее сопротивление, подчинить ее себе и полно, до изнеможения насладиться ею.

Они свернули на темные улочки. Он раскрыл над ней ее зонтик, другой рукой обнимая ее. Она шла, словно не замечая его прикосновений. Но мало-помалу он приобнял ее крепче и шел теперь, прижимая ее к