во времени и пространстве кончается национальное государство и начинается империя? Задаваться этими вопросами имеет смысл только в том случае, если есть нужда смягчить пафос догматических терминов, в которых ведутся споры по империи и империализму. Прагматичные московские государи, разумеется, были далеки от таких мыслей. В шестнадцатом веке основными для идентичности были религиозные, династические и исторические признаки. Язык и национальность масс не считались политически важными. В любом случае московские правители в шестнадцатом веке расширяли свою территорию там, где это только было возможно. Чтобы оправдать эти приобретения, они могли объявить и объявляли себя наследниками Чингисхана, византийского императора или великих князей Киева и Владимира. Ибо для безжалостных и прагматичных силовых политиков, правивших Москвой, было не слишком важно, насколько легитимным выглядел захват территории, если только территориальные ресурсы были надежно прикарманены. Однако официальные претензии царизма на то, что Украина и Белоруссия не были имперскими приобретениями, а являются исконными русскими землями, имеют большое значение для понимания последующей царской политики в этих регионах и еще большее - для понимания того, что сами русские думали о природе своей империи.

Глава 8. Царская империя: могущество, стратегия, закат

Политическая логика территориальной экспансии

В 1462 ГОДУ ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ МОСКОВСКИЙ правил на территории в 24 тысячи квадратных километров, В 1914 году под властью Николая II находилось 13,5 миллиона квадратных километров. Российское царское государство было одним из самых эффективных механизмов территориальной экспансии, когда-либо существовавших на нашей планете. Многие европейские исследователи времен девятнадцатого и качала двадцатого века считали, что это неумолимое, безжалостное и не ведающее преград наступление уже никогда нельзя будет остановить. По мере аннексии одной территории за другой, начиная с присоединения Новгорода в конце пятнадцатого века, постепенно исчезала отдельная политическая идентичность Московского царства, а все его ресурсы мобилизовались для усиления военной мощи и дальнейшей экспансии. Процесс начался с поглощения волжских ханств в 1550-х годах и продолжился завоеванием Сибири в семнадцатом веке. Основные украинские земли - включая Киев - были присоединены в 1654 году, и в течение следующих 150 лет украинская независимость была сведена до нуля. Восемнадцатый век стал свидетелем присоединения жизненно важных в стратегическом и коммерческом отношении балтийских провинций в 1721 году, а господство России на Восточной Балтике укрепилось после раздела Польши при Екатерине II и захвата Финляндии в 1809 году при Александре I. Важнейшие сельскохозяйственные районы Южной Украины и ее огромные запасы полезных ископаемых были приобретены после сокрушительных побед над Османской империей между 1768 и 1792 годами, а в конце восемнадцатого века Россия стала на Черном море доминирующей державой. Экспансия России на юг и восток в восемнадцатом веке обеспечила базы и ресурсы, которые использовались в девятнадцатом веке для завоевания Средней Азии и Закавказья,

Разумеется, при более подробном рассмотрении мы увидим, что процесс экспансии время от времени останавливался и даже обращался вспять, причем в некоторые моменты Российская империя была на грани катастрофы, Но затем терпеливо, настойчиво и неуклонно экспансия начиналась снова.

Еще в двенадцатом веке великорусские князья и крестьянское население предпринимали попытки продвижения на юг, в плодородные степи и вниз по Волге. Монголы на три столетия остановили этот процесс, но потом он возобновился, причем с потрясающим успехом. За годы так называемого Смутного времени в начале семнадцатого века государство распалось, и Россия практически перестала существовать как самостоятельная политическая единица. Но в семнадцатом веке она восстала из небытия, восстановила свои ресурсы, и в первые годы восемнадцатого века Петру I удалось добиться того, чего, несмотря на все усилия, не удалось сделать Ивану Грозному - захватить территории, которые мы сегодня называем Латвией и Эстонией. Честолюбивые планы экспансии в Закавказье и Средней Азии, которые вынашивал Петр 1? были еще слишком смелыми для своего времени и опять перенапрягли силы России. Многие тысячи русских солдат погибли от болезней и незнакомого климата во время петровского наступления вдоль берега Каспийского моря. Но эти цели были достигнуты в девятнадцатом веке. Точно так же, как амбициозные военные замыслы канцлера Остермана1, в 1737 году еще сильно превосходившие возможности России, были реализованы в войне против Османской империи в начале девятнадцатого века.

Остерман Андрей Иванович (Генрих Иоганн Фридрих) (1686-1747) -российский государственный деятель, дипломат, граф (1730). С 1723 года вице-президент Коллегии иностранных дел, в 1725-1741 годах - вице-канцлер. Член Верховного тайного совета. Фактический руководитель внутренней и внешней политики России при императрице Анне Ивановне. В 1741 году сослан Елизаветой Петровной в Березов.

Именно твердое намерение остановить неумолимое наступление российской державы лежало в основе решения Британии о начале войны в 1854 году. Во время Крымской войны лорд Палмерстон утверждал, что «для наилучшего и наиболее действенного обеспечения безопасности мирного будущего Европы следует отделить от России некоторые из пограничных территорий, приобретенных ею за последнее время, - Грузию, Черкесию, Крым, Бессарабию, Польшу и Финляндию... Россия все равно сможет оставаться огромной державой, но уже не будет иметь такого подавляющего преимущества в случае нападения на своих соседей». Россия потерпела поражение в Крымской войне, а оскорбительный Парижский договор 1856 года сильно ослабил ее позиции на Черном море. Однако через пятнадцать лет этот договор был разорван, и Россия получила возможность заново создать свой Черноморский флот. А тем временем Россия начала завоевание Средней Азии, что вызвало серьезнейшую озабоченность Британии. Между 1891 и 1902 годами Россия вела широкое наступление на Дальнем Востоке, и временами создавалось впечатление, что именно она сумеет получить главные дивиденды от приближающегося распада Китая.

Унизительное поражение от Японии и последовавшая за ним революция 1905 года в самой России, казалось, поставили под сомнение существование российского государства и империи. Но стабильность была восстановлена, и в 1907-1914 годах мир стал свидетелем поразительного экономического и военного роста России. Ни революция, ни дарованная в 1906 году половинчатая конституция никоим образом не изменили военную и экспансионистскую природу царизма. Ведущая консервативная газета «Новое время» в новогоднем выпуске 1914 года писала о «все же неутоленном стремлении к величию» русского народа. Впрочем, это высказывание в большей степени свидетельствует о настроениях российской элиты, чем о чаяниях русской крестьянской массы, которая на своих плечах несла все тяготы имперской политики. Если быстрое возрождение армии можно было объяснить оборонительными нуждами, то поспешное и весьма дорогостоящее воссоздание линкоров Балтийского флота вряд ли можно отнести к категории оборонных мероприятий. В 1907 году русское правительство потратило на нужды высшего образования 6,9 миллиона рублей, тогда как один линкор стоил 30 миллионов. К 1914 году целая эскадра балтийских линкоров была почти готова к выходу в море, и еще несколько кораблей находились в стадии строительства. Этот флот должен был поднять престиж России, придать ее стратегии необходимую гибкость и предоставить средства для достижения международных целей. Разрабатывались планы послать эскадру в Средиземное море, чтобы угрожать Константинополю с запада. В долгосрочной перспективе внушительный океанский флот мог стать одним из существенных факторов баланса сил между Британией и Германией, давая России рычаг для воздействия на обе стороны. Сэр Артур Николсон, бывший британский посол в Петербурге и впоследствии бессменный глава министерства иностранных дел, полагал в 1914 году, что Россия вскоре станет необычайно сильной страной и что Британии следует поэтому сохранять ее в качестве своего союзника. Теобальд фон Бетман-Гольвег, германский канцлер, относился к растущей мощи России с похожим чувством и опасался, что поколение спустя она станет хозяйкой в Центральной Европе. В 1914 году Германия развязала Первую мировую войну отчасти потому, что, по ее представлениям, именно в этот короткий