проведению менее гибкой и, как следствие, более рискованной внешней и военной политики под предлогом того, что России необходимо заново утвердить свой авторитет и значимость на международной арене. А те, кто заправлял российской внешней политикой в эти годы, хорошо сознавали внутреннюю слабость империи и опасность дальнейшей потери легитимности в глазах националистов, что означало для правительства необходимость так или иначе прислушиваться к прославянским голосам в российской печати и парламенте.
Анализ российской внешней политики непосредственно перед 1914 годом приводит к такому выводу: то, что со стороны казалось современникам проявлением агрессии и экспансии, могло в действительности происходить от сознания слабости и уязвимости, В самом деле, если углубиться в историю, то мы увидим, что уязвимость и слабость были по крайней мере таким же мощным фактором российской внешней политики, как инстинкт территориальной экспансии. До самого восемнадцатого века Россия была уязвима для набегов степных кочевников. Большую часть времени между 1550 и 1917 годами она была слабее, чем некоторые из ее западных соседей и коллег - великих держав. Слабость и экспансионизм ни в коей мере не противоречат друг другу: колонизация и строительство крепостей в степи были лучшим способом оградить Центральную Россию от набегов кочевников; проникновение в Среднюю Азию было осмысленным ходом для восстановления престижа и для угрозы британской Индии в той трудной внешнеполитической ситуации, которая сложилась для России после Крымской войны. Кроме того, нередко русская колонизация пограничных областей не направлялась из центра. Напротив, большую часть колонистов составляли русские и украинские крестьяне, которые до двадцатого века мигрировали в имперские пограничные земли, не спрашивая на то государственную санкцию и, как правило, нелегально.
Современные западные критерии разграничения экспансионизма и необходимой защиты собственных интересов плохо подходят для описания исторической ситуации в мире до двадцатого века. Безжалостная и хищническая европейская система международных отношений неумолимо вынуждала все великие державы постоянно заботиться об увеличении своей мощи для защиты собственных интересов. Территориальная экспансия была одним из традиционных методов, которыми государства пользовались, чтобы склонить чашу весов в свою сторону. Разумеется, Гогенцоллерны и Габсбурги в отличие от Романовых не имели столь благоприятных географических и геополитических возможностей для экспансии, но в целом играли в одну и ту же игру.
Примерно тем же самым занималась и Британия. Конечно, британская финансовая и коммерческая мощь, особенно в девятнадцатом и двадцатом веках, позволяла в отдельных случаях (как, например, в Латинской Америке) осуществлять значительный нажим без прямого политического и военного вмешательства, Россия такими «неформальными» рычагами давления практически не обладала. Ее возможности субсидировать своих заграничных сателлитов были очень жестко ограничены, не говоря уже о том, чтобы сравняться с Западом в размерах инвестиций и займов. Как заметил кавказский наместник князь Барятинский: «Сила Англии в ее золоте, У России золота мало, и ей приходится противопоставлять ему силу оружия»ь. На похожей логике строилась неформальная советская восточноевропейская империя, которая могла существовать только благодаря постоянной угрозе прямой военной интервенции. В царское (как, впрочем, и в советское) время российский экспорт за редчайшими исключениями не мог конкурировать на рынках третьего мира с экспортом Западной Европы или Северной Америки, что заставляло Петербург использовать военное и политическое давление для поддержания торгового баланса. Политика «открытых дверей», излюбленный англо-американский лозунг в Китае начала двадцатого века, была совершенно неприемлема для России, которая имела все основания полагать, что законы международного либерального капитализма работают против нее. Однако, как уже говорилось в главе 3, сама Британская империя далеко вышла за рамки коммерческой и финансовой державы. Британцы аннексировали и колонизировали больше земель, чем любой другой европейский народ, включая русских. Наивно полагать, что эта обширная империя возникла «по рассеянности», тогда как российская экспансия планировалась с последовательным макиавеллиевским умыслом в тесном царском окружении в Петербурге.
Барятинский Александр Иванович (1815-1879) - князь, генерал-фельдмаршал (1859). С 1835 года на Кавказе, участвовал в боях с горцами, С 1853 года начальник Главного штаба войск на Кавказе. В 1856-1862 годах - главнокомандующий войсками и наместник на Кавказе, взял в плен Шамиля.
Успехи в восемнадцатом веке
ЯДРО РОССИЙСКИХ ВООРУЖЕННЫХ СИЛ СОСТОЯЛО из крестьянских рекрутов, закаленных деревенской жизнью и сельскохозяйственным трудом в условиях сурового великорусского климата. До тех пор пока в последней четверти восемнадцатого века рекрутские наборы не начали проводиться в балтийских провинциях и на Украине, почти вся регулярная пехота была великорусской, и даже впоследствии русские составляли ее подавляющее большинство. Во время Семилетней войны в сражениях против прусского короля Фридриха II русская пехота приобрела в Европе репутацию бесстрашной, выносливой и дисциплинированной. Эту репутацию она сохранила навсегда. Ко второй половине века кавалерия также была уже гораздо лучше экипирована, чем в петровское время, а артиллерия не уступала никакой другой в Европе и легко воспринимала новшества в вооружении и тактике. В екатерининских войнах российские генералы смогли наконец освоить науку передвижения больших европейских армии по оескраиним и пустынным степям. Это позволило впервые занять и удерживать Крым, черноморское побережье, а также устья Днепра и Днестра. Хотя в 1762 году более 40 процентов из 402 старших офицеров российской армии составляли нерусские офицеры [из них три четверти были балтийскими немцами), главными военными героями екатерининского правления были русские. Российские войска под руководством Суворова превзошли революционные французские армии в Италии в 1799 году, но в 1805-1807 годах российское высшее военное командование уже не смогло на равных соперничать с Наполеоном, С другой стороны, российская армия была, несомненно, главным фактором в победе союзников над армиями французского императора в 1812-1814 годах, что принесло ей и России вообще огромный авторитет в Европе.
На протяжении первых двух столетий правления Романовых самодержавная система управления государством и внешней политикой, по крайней мере на высших этажах власти, функционировала сравнительно неплохо. Ценой жестокой эксплуатации населения союз самодержца и крепостников- помещиков успешно поддерживал политическую стабильность, эффективное использование человеческих и фискальных ресурсов для обеспечения военных нужд, а также относительно адекватное и координированное ведение государственной политики на высшем уровне. В восемнадцатом веке система пережила несколько дворцовых переворотов и несколько неэффективных монархов. Когда внешняя политика того или иного самодержца становилась неуправляемой и непредсказуемой с точки зрения главных фигур дворцовой аристократии, его трон и жизнь оказывались в опасности. Чему примером служат дворцовые перевороты, приведшие к свержению и гибели Петра III и Павла I. В целом же можно сказать, что координирующие институты высшего уровня лучше функционировали в восемнадцатом веке, чем в девятнадцатом, когда управление страной было поделено между соперничающими, постоянно растущими и технически усложняющимися министерскими империями. Кроме того, провидение наградило Россию восемнадцатого века двумя самыми способными монархами в современной европейской истории - Петром I и Екатериной II. По различиям в стилях и методах их правления можно судить не только о разнице их характеров и полов, но и о значительно более изощренной и европеизированной природе российской элиты при Екатерине. Она смогла даже использовать на благо государства выдающиеся способности своих любовников - и прежде всего Потемкина и Орлова. До восемнадцатого века русские цари предусмотрительно женились на женщинах, принадлежащих не к самым высшим кругам дворцовой аристократии. При этом они использовали родственников жены в качестве надежных и зависимых союзников в управлении и при дворе. После того как в восемнадцатом веке цари начали жениться на иностранных принцессах, этот метод построения монархической партии и маневрирования между
