Оказавшись за забором форта, я осмелился развернуть сверток. В нем находился огромный кусок хлеба и шмат вяленого мяса внушительных размеров. Я тяжело вздохнул.

Впоследствии я неоднократно задумывался, почему люди в тяжелых ситуациях так быстро становятся зверьми. И почему те, от которых зачастую меньше всего ожидаешь помощи и поддержки, оказываются единственными, кто принимает участие в твоей судьбе. Из всех этих размышлений я понял только одно – грань, отделяющая человека от животного, зачастую не так велика, как хочет показать глянцевый образ, созданный цивилизацией. Ибо зачастую уже равнодушие к чужим страданиям и есть первый признак зверя.

От форта я прямиком направился домой. Бабушка Полина встретила меня так, как будто я отсутствовал по меньшей мере месяц. Удивлению и радости ее по поводу принесенных мною продуктов не было предела. Зато когда она увидела оставленное мною в сенях ружье, настроение у бабы Поли сразу упало.

– В лес собрался? – помертвевшим голосом спросила она.

Я молча кивнул в ответ.

– Ты бы повременил, внучек, с охотой-то. Знаю я, что нам больше надеяться не на что, да только чувствую я, буря надвигается. Ноги-руки крутит.

Я знал, что бабушка не раз угадывала ненастье, за пару дней до начала она обычно сильно маялась жестокими приступами ревматизма. Но еще я знал, что так же на нее влиял холод. В доме было чуть тепло, а вчера мы пробыли несколько часов на морозе. Так что предсказания бабы Поли были для меня сейчас не очень важны. Большой радости от перспективы идти в лес я и сам не испытывал.

Посидев еще минут пятнадцать под причитания доброй старушки, я начал собираться. Оставаться дальше не было смысла – короткий зимний день и так почти перевалил за половину. Как и в прошлый раз, видя мою решительность, бабушка Поля замолчала и стала мне помогать собираться. От заботливо завернутого в кусок старой газеты ломтя хлеба и внушительной части принесенного мною же мяса я отказался. При виде этого на глаза старушки навернулись слезы. Около самой двери она обняла меня и поцеловала в лоб сухими старческими губами. Через состояние отрешенности, охватившее меня со вчерашнего дня, робко попытались пробиться какие-то чувства. К горлу подкатил ком.

Не желая, чтобы бабушка Поля видела меня плачущим, я быстро выскользнул за дверь.

Споро дошагал я до окраины деревни. У последнего дома тропинка заканчивалась, дальше начиналась снежная целина. Поставив у забора ружье, я принялся прилаживать старые дедовские лыжи. Своими я так и не успел обзавестись. Крепления были великоваты и, чтобы не вываливаться из них, мне пришлось обмотать валенки куском тряпки. Кое-как справившись с этим делом, я двинулся в сторону леса. Оставляя за собой едва заметную лыжню, я все более удалялся от окраины деревни.

Идти на лыжах с непривычки было тяжело, и поначалу темп моего передвижения был удручающим. Но через полчаса я пообвыкся и пошел значительно шибче. Вокруг простиралось снежное царство. Нижние ветки елей, склонившиеся под весом снега, буквально стелились по земле. Я шел, стараясь разглядеть хоть какие-нибудь следы. Снег не шел уже второй день, и поэтому шансы наткнуться на звериную тропу у меня были неплохие.

Наверное, я потерял счет времени и опомнился только тогда, когда начали спускаться ранние зимние сумерки. Солнце неумолимо клонилось к закату. Я раздосадовано выругался. Обычно я не позволял себе такого, поскольку неосторожно брошенные слова могла услышать вечно снующая поблизости Дашенька, но сейчас это явно был не тот случай. Я не сомневался, что на добрый десяток километров в округе не было ни одной живой души. Как выяснилось позднее, я был прав, вокруг были только мертвые души.

Стараясь идти быстрее, я лихорадочно оглядывался, пытаясь отыскать знакомые ориентиры. Мой мозг все это время продолжал лихорадочно работать. Не оставляя надежды на добычу, я все это время шел в сторону дедовской заимки. По моему разумению, это был беспроигрышный вариант. Там я смог бы разжиться хотя бы насушенными нами с дедом грибами. Какая-никакая, но все же еда.

Удача улыбнулась мне, когда я был уже на расстоянии видимости от заимки. Солнце еще не полностью село за горизонт, но, как это бывает в лесу, вокруг уже царила непроглядная тьма. И стоило только мне порадоваться, что в последних отблесках я успел разглядеть старую засохшую сосну, подле которой и находилась заимка, прямо передо мной из лесу выскочил заяц.

Косой явно куда-то торопился и меня попросту не заметил. Тут уж я не сплоховал. Дед Павло частенько хвалил меня за быстроту реакции и за меткость, но тут я, наверное, превзошел самого себя. Скорости, с которой я успел скинуть с плеча ружье, прицелиться и сделать выстрел, мог, наверное, позавидовать любой из героев Дикого Запада.

Крупная дробь кучно вошла в маленькое белое тельце, отбросив зайца на пару метров в сторону. Я ликовал. Пусть моей первой добычей стал и не кабан или олень, тем не менее я почувствовал себя настоящим добытчиком. Подбежав к еще бьющейся в конвульсиях тушке косого, я нагнулся, чтобы поднять трофей. Боковым зрением я заметил подле убитого мною зайца какое-то углубление в снегу. Нагнувшись поближе, чтобы рассмотреть след, я вздрогнул от неожиданности. Передо мной в снегу был четко отпечатавшийся след человеческой ноги. Вы скажете – ничего необычного, мало ли в тайге бродит случайных путников. Возможно, я бы и согласился, если бы это не был след голой ступни.

Меня передернула нервная дрожь. Следы вели как раз-таки в сторону дедовской заимки. Внимательно осмотрев снег вокруг места, на котором я стоял, я убедился, что найденные следы были не единственными. Они также вызывали недоумение и опаску, поскольку один из следов был оставлен женскими туфлями на высокой шпильке. Аккуратные круглые дырочки от каблуков были четко видны в глубоко продавленном снегу. Согласитесь, очень странный набор для зимней таежной глухомани.

В этот момент со стороны, откуда примчался заяц, послышался отчетливый треск сломанной ветки. Я еще только думал, стоит ли мне испугаться, как мои руки уверенным движением уже успели перезарядить ружье.

Это была она, та самая обладательница туфель на шпильке. Молодая девушка, одетая в ажурное вечернее платье. Никакой верхней одежды на ней явно не было. Солнце уже зашло полностью, но, на мое счастье, взошедшая луна давала достаточно света, чтобы различить такие подробности.

Моя левая рука судорожно шарила по карману фуфайки, пытаясь извлечь из него небольшой фонарик. Не знаю уж, зачем, но я таскал этот прибор с собой постоянно. Может, потому, что это был последний подарок, сделанный моей матерью в день моего рождения. Бесполезный прибор, провалявшийся без надобности в моих карманах с самого лета, спас в тот момент мне жизнь.

Достав наконец фонарик, я с силой надавил на кнопку. В тусклом свете, даваемом практически севшими от холода батарейками, я на мгновение выхватил из сумрака лицо девушки. Через секунду лампочка погасла. Но и этого мне хватило, чтобы разглядеть синюю кожу и мертвые глаза, застывшие на сведенном судорогой лице. Наверное, при жизни эта девушка была даже красива. Независимо от моего желания и мыслей, сознание успело выхватить из зрительного образа достоинства плавных изгибов ее фигуры и спроецировать, как должно было выглядеть ее лицо в нормальном состоянии.

Я мотнул головой, отгоняя наваждение. Руки же в это время уже успели вскинуть ружье. Не успев даже удивиться такому раздвоению своего сознания, я спустил курок. Патрон я заряжал не глядя и поэтому я сам не ожидал эффекта, произведенного выстрелом. Мне попался жакан, цельнометаллическая пуля, а не дробь. Кусок свинца, вылетевший из ствола, сопровождаемый хорошо видимыми в ночи искрами сгоревшего пороха, смачно впечатался прямо в голову существа, стоящего передо мною. Тяжелая пуля прошла навылет, расплескав мозги и ошметки волос и оставив после себя огромное сквозное отверстие. Девушка, замерев на секунду, тяжело упала на спину, глубоко провалившись в снег.

В этот же момент я услышал с нескольких сторон одновременно приближающийся скрип снега. Быстро оглянувшись влево, вправо, я увидел еще несколько темных фигур, враскачку бредущих ко мне. На ходу доставая очередной патрон и перезаряжая ружье, я опрометью бросился к заимке. Неудачно развернувшись, я почти сразу потерял одну лыжу. Не останавливаясь, ибо пытаться снова восстановить сложную конструкцию из намотанных тряпок не было времени, я стряхнул с ноги теперь уже бесполезную вторую лыжу и, проваливаясь по колено в снег, рванул что было сил. Я уже успел понять, что натолкнулся на тех самых мертвяков, о которых уже не раз слышал от многочисленных беженцев. Теперь мне оставалось только одно: успеть добежать и расчистить тяжелую прочную дверь, что закрывала вход в заимку. Я сильно