виноват.

Я согласно кивнул Митьке и отпустил руку сестры. Не говоря ни слова, Дашенька развернулась и пошла в сторону ворот буржуйского подворья. Шапка сползла у нее с головы и упала в снег. Белокурые волосы рассыпались по плечам. Только у самых ворот она обернулась ко мне, но я так и не смог разглядеть ее глаз, скрытых растрепанными волосами. Такой она мне и запомнилась на всю оставшуюся жизнь. Я отчетливо помню ее печальные глаза, помню фигуру. Но память отчаянно отказывает показать мне ее лицо. Только смутный силуэт в ореоле светлых волос вновь и вновь всплывает перед моим внутренним взором. Хлопнула калитка, лязгнул засов, и я навсегда потерял сестру. Тогда я еще не догадывался об этом и даже пытался успокоить себя тем, что теперь у Дашеньки все будет хорошо. Так я думал, возвращаясь домой, поддерживая под руку бабушку Полю.

Рассвет следующего утра застал меня за сборами. Необходимо было что-нибудь предпринять, или в скором времени нас с бабушкой Полиной ожидала смерть от голода. План действий на тот момент у меня еще не сложился, но одно я знал точно: дома сидеть смысла нет.

Баба Поля ничего не сказала, глядя на мои нехитрые сборы. Только на выходе подала мне новую дедовскую шапку, моя уже давно поистрепалась. Волчий же треух покойного деда Павло был совершенно новым, ненадеванным. Ему охотники еще в том году подарили. Так поносить и не пришлось.

Тяжелая меховая ушанка была мне велика и постоянно съезжала на глаза. Но я бы ни за что не променял бы ее обратно на свою старую вязаную шапку. Уж больно тепло было в волчьей ушанке.

Выйдя из сеней, я вместо того, чтобы сразу выйти на улицу, направился в глубь двора. Снег был выше колен, поскольку в ту сторону никто из домашних не ходил. Кое-как я перелез через забор, разделяющий наше подворье и бывший двор стариков. Калитка находилась около самой стены сарая, а уж там-то снега навалило под самую крышу. Пытаться раскопать ее было бы пустой тратой времени. Оказавшись на чужом теперь дворе, я, не раздумывая, пошел к сараю, где хранились дрова. Тут уж деваться было некуда, пришлось воевать со снегом. Благо дверь находилась с подветренной стороны, и количество снега подле нее было достаточно вменяемых размеров. Отчистив заваленную дверь, я осторожно, стараясь не шуметь, вошел в полумрак сарая. Забравшись в дальний угол, я стал неторопливо разбирать поленницу. Чурбачки один за другим перекочевывали из угла, освобождая небольшую нишу в земляном полу. Вскоре уже показался край промасленной тряпицы. Убрав еще несколько поленьев, я аккуратно потянул сверток на себя. В руках у меня оказался продолговатый предмет, в несколько слоев обмотанный мешковиной, тщательно перевязанный бечевкой.

Досадливо крякнув, я полез в боковой карман фуфайки за перочинным ножом. Дед умел приматывать на совесть. Прежде чем я смог распаковать сверток, мне пришлось немало попотеть. Внутри, в чем я, впрочем, не сомневался, оказалось старое дедушкино ружье. Одноствольная «тулка», тщательно смазанная и вычищенная, была тайной гордостью деда Павло. Старый охотник всегда смотрел на новомодные многозарядные ружья и карабины с легким презрением. И не раз посрамлял с помощью своей одностволки заезжих нуворишей, ружья которых зачастую стоили дороже целой улицы в нашей деревне. Дед Павло считал охоту поединком между зверем и человеком – настоящим состязанием в скорости, хитрости и удачливости, и поэтому утверждал, что оружие для охотника не самая главная вещь. Тем не менее сам он очень любил свою одностволку и относился к ней с такой бережностью, которой могли позавидовать иные экспонаты из столичной Оружейной палаты. Даже мне дед Павло разрешал дотрагиваться до ружья в исключительных случаях, только во время охоты, когда он учил меня стрелять. Чистить и ухаживать за «тулкой» он не позволял никому.

Еще летом тяжесть настоящего оружия в руках приводила меня в состояние щенячьего восторга. Теперь же я не испытывал от этого никаких чувств. В руках у меня был просто инструмент, который должен будет помогать мне добывать пищу.

Отложив ружье, я даже в душе подивился такой резкой перемене своих ощущений, но долго над этим не думал. Просто было некогда. Перебравшись в другой угол лабаза, я повторил процедуру с очисткой второго тайника. На этот раз меня ждало жуткое разочарование. Тайник был пуст. Я был счастливым обладателем ружья, но при этом у меня не было ни одного патрона. Надежды на возможную охоту, еще с утра грозившие перерасти в стопроцентную уверенность в успешности этого, надо признать честно, достаточно спорного предприятия, рухнули в одну секунду.

Пытаясь не поддаться панике, я начал лихорадочно искать выход из сложившейся ситуации. И он, естественно, нашелся. Правда, не сильно приятный.

Логично рассудив, у кого можно разжиться патронами, я естественно вышел на две кандидатуры. К Митьке Буржую, особенно после его вчерашнего жеста небывалой доброты, было бы идти логично. Он хоть сам и не охотник, запасы патронов, да и самих ружей, имел приличные. Да вот только не лежала у меня душа идти к Буржую на поклон, а то, чего доброго, еще пожалеет он о своих милостях и мало того, что патроны не даст, так еще и Дашеньку выгонит. Несмотря на оптимистический взгляд по поводу своих охотничьих талантов, рисковать благополучием Дашеньки мне не хотелось.

Второй кандидатурой, естественно, был Серега Рябой. Других вариантов у меня попросту не оставалось. Несмотря на то, что Рябой и был известен всей деревне своим склочным характером, иной раз он все же умел поступать по-человечески.

Мысленно пожелав сам себе удачи, я закинул ружье за плечо и направился к выходу из сарая.

Как оказалось, там меня уже поджидали дедовы квартиранты. Сумрачный, неразговорчивый мужик лет сорока, беженец из Марьевки, и его худая и желчная жена с лицом, изрядно изъеденным оспинами, встречали меня во всеоружии. Мужик сжимал в руках вилы, направленные мне прямиком в живот, жена же держала обеими руками тяжелый дедов колун. Вес для ее слабых рук был непомерный, и поэтому колун, занесенный над головой, постоянно дрожал. Выражение лица мужика из испуганного стало быстро меняться на злорадно-гаденькое.

– Что, байстрюк, на дармовщинку потянуло? Чужого хлеба захотелось? – Фразы он произносил приглушенно, с незаметным шипением, так что невольно напомнил мне виденную летом болотную гадюку.

Женщина облегченно опустила колун и тоже моментально преобразилась. Теперь ее лицо исказил полный ненависти оскал. Но прежде чем она успела разразиться потоком брани, я сделал неуловимое движение плечом. Слова застряли у нее в горле.

Этому трюку я научился у покойного деда Павло. Ружье, увлекаемое весом приклада, которое вопреки обычным правилам я нацепил стволом вниз, начало быстро скользить по плечу на ремне. Я чуть согнул правую руку в локте и быстрым движением перехватил скользящую одностволку. Теперь черное дуло ствола было направлено аккуратно между взбеленившимися соседями. Мужик от неожиданности открыл рот и выронил на снег вилы.

– За своим приходил, – отрезал я и быстрым шагом направился прочь.

На сей раз двор я покинул как положено – через калитку. Оглянулся я только один раз, когда уже вышел на улицу. Соседи так и стояли с перекошенными лицами около сарая. Их испуг навел меня на нехорошие мысли по поводу причастности их к давешнему воровству. Вновь закинув ружье за спину, отмахнувшись от бесполезных домыслов, я поспешил к возвышающемуся на краю деревни форту.

Под ногами скрипел сухой снег. Мороз крепчал. На небе ярко сияло низкое зимнее солнце. По дороге мне попалось несколько односельчан. Здороваться со мной никто не спешил, только кивали издали и спешили дальше по своим делам. Деревня наша не такая уж и большая, так что до форта я добрался минут за десять. Облепленные снегом не так давно тесанные бревна переливались алмазным блеском. Весь форт, еще недавно напоминавший заброшенный замок людоеда, преобразился в сказочный ледяной дворец. Я даже замер на несколько секунд, пораженный его красотой.

И сразу же за это поплатился. Метко брошенный снежок из плотно скатанного снега сбил с меня волчий треух. Парадная ушанка деда Павло грохнулась на землю, подняв облако снежной пыли. Мне же оставалось только радоваться, что снежок не попал мне в голову. Оглянувшись, я не смог разглядеть стрелка. Пожав плечами, я нагнулся, чтобы поднять сбитую шапку. В этот момент мимо меня просвистел еще один снежный снаряд, одновременно с этим послышался визгливый смех, который я уж точно ни с чем не мог перепутать. Васька Соленый – мой заклятый враг и обидчик в сопровождении двух своих дружков, теперь уже не таясь, вышел из-за угловой башни. Я стоял, не шевелясь. Даже мысли о том, чтобы побежать, у меня не было. За