существованья, нам навязанных? Ну так сними их — ты, всемогущий, в том числе и внутри самого человека сними, что тебе стоит! По-настоящему спаси, чем представленье на горе Лысой этой, Голгофе устраивать, трагифарс!.. Чем провинилось созданье твоё, этот самый сапиенс, в корчах живущий, в страданьях, — свободой воли, тобой же даденной и крайне сомнительной, кстати?!. И какая, к чёрту, свобода ему, от всего и вся зависимому?! Или что Адам согрешил, пал?.. Не смешите меня! Вся теодицея, все проблемы добра и зла от бога начинаются и на нём же и заканчиваются, на него закольцованы, замкнуты — минуя человека, какие там ещё адамы, евы, сказочки эти суемудрых евреев… — Его прямо-таки несло опять словами, самим кощунством этим бесстрашным, давно утратившим всякую опаску и потому пренебрежительным, презрительным даже. — Чтобы не спасать — не создавать бы эту парашу, мира этого, недоумка и недоделка одновременно, ведь бездарного же. Не-ет, зря он авралил ту неделю; нет бы квартал хотя бы взять, производственный, да подумать. При таком-то, якобы, могуществе — и так напортачить!.. А нам живи тут, расхлёбывай.
— Лихачите, Владимир Георгич? Боюсь, лбом это, интеллектом не прошибёшь…
— А мне, пардон, плевать! Лихачу, потому что мне — лихо… Лышеньки мени. Бутлегер у Хэма хоть при смерти, а скумекал верно: человек не может один ни черта. Только соединенье частных воль в одну что-то ещё сдвинуть может, решить, это даже муравьи знают, пчёлы. И если уж замахиваться, то… Можете себе такое представить: единый коллективный, на протяжении десятилетий, самое меньшее, действующий разум? Который последовательно претворяет, развивая и осмысливая всё глубже, ту самую идею, о какой вы так печётесь? Возможности — вот ведь что влечёт…
— Лишь бы не сумма нулей, — не то что пошутил, но от иронии не отказался Базанов. — Кадры в дефиците, ко всему прочему. Личности. Значит, всё же масонский вариант?
— А почему не эрэсдэрпэ — с ма-аленькой такой приставочкой «бэ»? — показал несколько расплющенными на концах пальцами, засмеялся Мизгирь. — Почему не… не «Молодая гвардия» даже — не мальчишеская, разумеется, а с совершенно другим вооруженьем и тактикой? Важна же не столько форма, сколько содержание, та же цель.
— Важен сплав формы с содержанием, разнобой тут губителен тоже… — И, переждав его: «Да-да… вы правы, вообще-то!» — решил и другое сказать, поточнее выразить: — Организации такого рода, Владимир Георгиевич, это ведь инструмент насилия — и прежде всего над адептами, членами своими, как тут ни крути; одним товариществом добродушным не обойдёшься, иерархия понадобится. И как, скажите, добровольную дисциплину, послушание согласить с жёсткой организационной структурой? А ведь безусловная тайна, на которой вы настаиваете, вместе с исполнительностью большевистской предельно ужесточит её, это надо сознавать… И тут нужна станет очень сильная, волевая идея объединяющая, мотивация — и её ведь тоже выстроить ещё надо, до адептов донести. И самых адептов поискать — днём с огнём… — Собеседник слушал, глаз не отрывая, молчал. — Не знаю… Да и логика развития, вы согласитесь, результат эволюции организаций таких чаще всего нехорош, это если мягко сказать, вырождаются быстро — в сектанство, в тотальщину внутреннюю и всякое такое прочее. Декабристов хоть возьмите хвалёных — чего там больше было, правды или интриганства отъявленного, вранья? Благородства или подлости, в верхушке особенно?
— Но это ж они, а не мы, лучшим своим жертвовали!.. — встрепенулся, с полуоборота завёлся Мизгирь. — Это они на отчаянное решились, на перемены — и кто же знает, хуже стало б, лучше?! Никто не скажет.
— Как это — не знаем?! Семнадцатый и показал: некуда хуже! А до них ещё — во Франции, пятую в ней часть населения изничтожили… пятую! — разозлился Базанов. — И никакая это не жертва была, а ставка в игре, в авантюрной — высочайшая! На диктаторство, уж не меньше. А на первых же допросах струсили, позорники, посдавали друг друга до единого… Нет, лжи развесистой и внутри декабризма, и вокруг него — немеряно, самой что ни есть либеральной, советской тоже. Тёмное это дело, паскудством от него несёт и заурядным предательством, накрутили-то их на подрыв, как игрушки заводные, во Франции той же, молодых дурачков, в побеждённой вроде бы … и направляли оттуда же, есть такие данные. Такая ж либеральщина, как и нынешняя, не умом своим жили, а интересом корыстным, властным. Свободолюбцы, а как торговали крепостными своими, так и… — И посбавил горячности, ни к чему она была сейчас. — Нет, если и брать их за пример, то за отрицательный… миф же, типичный. И то, что предлагаете вы…
— Да не предлагаю вовсе — советуюсь, скорее, очень уж идея сама заманчива, возможности. Можно сказать, мечта моя — подзадержался, как видите, в мечтателях. А вы, оказывается, больше моего успели подумать над этим… глубже, да, и теперь моя очередь, загрузили вы мне чердак… Нет, какое тут, к чертям, масонство, в дыре-то нашей. Не до изысков гуманитарных. О другом совсем речь: как выстоять нам, русским, формы сопротивленья найти какие… тошно, понимаете?! Наливайте, что ли... В дыре да с нашим простодырством, вы правы, и людей-то найти — проблема… Почему я и к вам.
— Дыра как дыра, — согласился Базанов, даже и вздохнулось невольно. Отказывать ему он не собирался пока, а дальше время покажет. — Думать надо, это уж в любом случае — надумается, нет ли. Но трудностей внутренних здесь, может, побольше будет, чем внешних… да, больше, это не шайку сколотить. Ладно, а то за разговорами и дело забыли… — Пить не очень-то и хотелось, лучше бы — с устатку, в Заполье добравшись; но плеснул себе малость, за компанию. И вспомнил, для перемены затянувшегося и чем-то неприятного ему разговора годилось: — А кстати, хотел же сказать вам: ведь Адам к лику святых церковью причислен, с Евой вместе… не знали?
— Разве?! — удивился очень тот; и хлопнул себя в лоб, закатился хохотком придыхающим. — Жизнь дурака полна открытий… Он, выходит, в раю давно с этой… с первобабой — а мы тут отдувайся до сих пор?!. Хор-рошо-о… нет, ну это просто гениально! А нам, а человеку глиняному, ведь же из праха, из грязи в прямом и переносном смысле сделанному, все мыслимые и немыслимые условия для греха здесь, так? Для вольного греха, а в особенности невольного, чтоб уж мимо ада — никуда… ах, хорошо! Утешает, что мы в нём, земном, уже и обвыклись давно, как дома, да и весь-то вещный этот мир — не формованная ли грязь? И вся его атомарная и прочая всякая сложность дерьма не стоит, если в нём высшее крайне унизительно и бессмысленно с низшим уравнено, если душа, дух попирается и убивается нещадно, что комара ему прихлопнуть, что человечка… — Всё-таки непривычной оставалась для Базанова эта психическая, почти истероидная подвижность его: только что хохотал, слёзку смеха убирая пальцем, и вот желчно уже губами жует, бутылку встряхивает тёмную, смотрит на просвет, всем и вся недовольный… кого напоминает? Да Сечовика же. Вот, пожалуй, собратья кто — по духу непокоя фатального, при всей-то разнице между ними и жёсткой убеждённости каждого в своём, которая и должна бы, казалось, давать его, покой, хотя бы относительный… Или все же не хватает уверенности, убеждённости этой самой, и не Сечовику, нет — Мизгирю? Неладно живёт, и как раз энергетика незаурядная в таких случаях лишь усугубляет всё… А он между тем, стол их оглядывая с плохо скрытым отвращением, говорил: — Это и объяснить может, к слову сказать, почему преступники, будучи вполне даже верующими христианами, интуитивно не очень-то и боялись его, ада: дальше фронта не пошлют… Слушайте, у меня идея. Уж не взыщите, злоупотребляю идеями ныне — ну да ладно. У Алевтины в выставочном какая-то делегация сейчас с культпрограммой, из этих, забугорных, хотя все бугры уже и срыли подчистую… Сколько на ваших? — Часов не держал он, переносить их не мог, о чём и высказался как-то: «Пространство я кое-как ещё терплю, с ним возможны компромиссы: одолеть, ежели посильное, или хоть сократить, или заглянуть за него чрез оптические и прочие приборы… Но что такое время — не знает никто. Это какая-то в высшей степени мерзкая и неотвратимая данность творения, от какой никуда не убежать же, не скрыться, разве что в сон — опять же на время! — либо, может, в безумие глубокое, чтоб уж не достало… Необратимость его, непоправимость убивает нас верней раковой опухоли… оно и есть саркома творения, всё в гниль разъедает, превращает в прах, ни пирамидами его не обманешь, ни… Я б его в обратную запустил — чтоб само пожирало себя!..» — Должно быть, освободилась уже, и не навестить ли нам по-братски её? Там и выставка новая какая-то — да, реалистов, она говорила, и кабинетик у неё не без приятности. А растворимый кофе я как-нибудь переживу. Пойло и прочее беру на себя, поскольку идееносец. Звоним?
Да почему бы и нет, тем более, что несколько уже раз отговаривался, обещал и снова отговаривался. Впервые, может, за много месяцев клятого Мизгирём времени оказалось у него больше, чем надо, чем хотелось бы, не статью же сидеть вымучивать в ожиданье автобуса, не рефлексии осточертевшие перелопачивать… А Владимир Георгиевич уже номер набирал, а набравши — сказал:
— Если молчите, значит — не возражаете, так я счёл… так? Ну и … Лапушка, ты? Здравствуй,
