Боже, боже, боже! Как пред тобой я тяжко согрешила! Оставь мне жалость хоть…

ОНА перед ним не согрешила — это ведь он ее бросил, она сокрушается, будто бы это она, — и кается. Как убивается! Боже, Боже, Боже! А ведь совершенно не согрешила. Но читателям надо вбить в головы. Бродский — вот уже подтверждает, что Гаршин сошел с ума. Потому и не захотел жениться. На себя бы он такое объяснение принял?

С Берлиным пришлось быть осторожнее.

<…> она не упомянула ни о Гаршине, ни о Надежде Мандельштам <…>.

Исайя БЕРЛИН. Встречи с русскими писателями. Стр. 447

Берлин, которому, защищая свою честь, приходится быть объективным, упоминает именно эти два имени, называя тех, о ком Ахматова не говорила. Понятно, почему не говорила, и понятно, почему это отмечает Берлин. Он рассказывает о своей встрече с Ахматовой: «Завистница чужой славы, она не могла назвать соперницу. Гаршина тоже не могла назвать: Как! Пастернаку отказывала три раза, а какой-то Гаршин не захотел жениться!»

Мы пишем о поэте, поэтому — чуть-чуть стихов.

Я молилась, чтоб смертной муки Удостоились вместе мы.

Это было сначала. Очевидно, молилась плохо — только для рифмы.

Все изменилось, любовь прошла, судки с обедами — врозь.

А человек, который для меня Теперь никто.

Ахматова недовольна своими читателями: хочется отмыться от них, фельдшерицы и пр. А для кого она пишет эти стихи? Разве интеллигентная женщина станет так выражаться? Такие стихи в минуту грусти повторять? Это фольклор работниц — о подружке, которая дружила, дружила, а потом кофточки поносить не дала. Теперь она для меня никто. Можно и в стихи переложить.

…Тяжелый, одурманенный безумьем, С оскалом волчьим… Боже, боже, боже! Как пред тобой я тяжко согрешила! Оставь мне жалость хоть…

Дразнил ее Тальников старинными рифмами:

Катерина Великая, О! Поехала в Царское Село.

Наподобие этого стишата.

Про «волчицу мерзкую и подлую притом», наверное, неприлично здесь говорить — слишком и без этого на виду сходство?

От Ляписа Трубецкого г-жа Ахматова берет не только строфу и роскошный в своей мути образ волчицы подлой, но и основной прием — незначительные перестановки в гениальном стихотворении, чтобы оно соответствовало меняющемуся духу времени.

Итак, было:

Ты мой первый и мой последний. Светлый слушатель темных бредней.

Меняем все числительные и прилагательные местами:

Ты не первый и не последний Темный слушатель светлых бредней.

Это не пародия, это сами великие стихи.

Конец совсем смешно.

Было:

Положи мне руку на темя.

Стало:

Не клади мне руку на темя.

Неизменно только «темя». Если бы речь шла о проклятой сопернице, могло бы замениться и на «вымя».

Есть у девичьей обиды и более неожиданные перефразировки. Иногда более выгодным оказывается менять не «первый» на «последний», а «любовник» на «День победы». Нетленка остается в целости и сохранности:

Вы читаете Анти-Ахматова
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

1

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату