иссушенную бесплодную каменистую впадину, выжженную солнцем: зелени не было даже по берегам скудных ручьев, бегущих по Темному каньону в реку Колорадо. Юкка с истрепанными ветром острыми листьями боролась за жизнь с полынью на этой щелочной почве. Грязно-желтые утесы, усеянные галькой, поднимались над нами.

Сен выполз из тени и приблизился ко мне, протягивая сжатый кулак.

— Смотри.

Он разжал когти. На ладони оказалась рыжевато-желтая ящерица. Раздувая зоб, она угрожающе притоптывала передними лапами.

— Когда-нибудь станет соршем.

— Довольно злая, может, что-то и выйдет, — согласилась я. Сен встал на колени и опустил ладонь на песок. Ящерица метнулась вбок и скрылась из глаз.

Солнце окрашивает темные пятна на чешуе соршей в лаймово-зеленый цвет, и я, каждый раз глядя на них, заново поражаюсь своеобразной красоте. Сен уловил мои эмоции и гордо надул зоб, а потом расплылся в улыбке. О’Каллан сделал два глотка из фляжки-холодильника, сбрызнул красную косынку, которой повязал голову, и с сомнением воззрился на подсыхающую лужу.

— Думаете, мой водоочиститель справится с этим?

— Если поднапрячься, мы сумеем дойти до каньона Янг. Там вода лучше.

— До Джонса сегодня не доберемся?

Я спросила Сена, который тут же просигналил:

— Слишком медленно. Добыча быстрее. Опережает на день.

— Возможно, завтра, если сумеем наверстать время. Сен считает, что мы слишком медленно двигаемся.

Я ни в чем его не обвиняла, но О’Каллан все понял.

— Тогда в путь. Я не отстану.

Он не отстал, хотя дорога оказалась нелегкой, и агент буквально ноги волочил, когда мы увидели бирюзово-зеленое озеро, питаемое весенними ручьями. Озеро служило границей соединения каньона Янг с основным разломом Темного каньона. Говоря по правде, я сама едва не падала. Давно мы не охотились на таких огромных пространствах!

Мы разбили лагерь в каньоне, в пятидесяти ярдах от озера, достаточно высоко — над верхней отметкой ливневых паводков. Солнце ушло за отроги, и сильно похолодало. Пока О’Каллан собирал хворост для костра, Харк спросил:

— Мы добывать мясо, х-х-хорошо?

Когда они употребляют немногие известные им человеческие слова, чтобы подольститься, я обычно сдаюсь. Йхсс благодарно махнул мне, и они вырвались из каньона, как три зеленые молнии. На юго-западе собирались грозовые облака, обещая грандиозный по красоте закат и слабую надежду на дождь. Серые прядки стремились вниз, но испарялись, не долетая до земли.

О’Каллан швырнул небольшую охапку сухих веток в сооруженный мной каменный круг.

— Все, что удалось найти. А куда девались сорши?

— Добывают еду.

Он стер со лба смешанные с пылью капли пота.

— Они принесут что-нибудь? Неплохо бы для разнообразия пожевать мяса.

— Нет, они все пожирают прямо на месте. Но это к лучшему. Никому не советую наблюдать за приемом пищи у соршей.

Он вопросительно поднял брови.

— Феромоны, высвобождаемые испуганной добычей, жизненно необходимы для их биологических функций. И, нужно сознаться, это не слишком приятный процесс.

— А если они не получают теплого мяса, что происходит?

— Не умирают, но впадают в апатию.

Я так и видела, как в его мозгу крутятся шестеренки, переваривая информацию.

Перед тем как окончательно потемнело, вернулись сорши со вздутыми животами. Их шкуры были залиты кровью. О’Каллан неожиданно сделал знак:

— Хорошая охота.

Они не обратили на него ни малейшего внимания и принялись вылизывать друг друга под громовые раскаты.

Когда от солнца остался только оранжевый ломтик между иззубренными скалами, огромная капля воды зашипела в костре. За ней последовала другая, третья — и тут разверзлись хляби небесные.

— Черт! — взвыл О’Каллан и ринулся к рюкзаку, успев промокнуть, прежде чем накинул на голову дождевик.

Я осталась на месте и подняла лицо навстречу дождевым струям

— настоящему благословению в иссохшей пустыне. О’Каллан в прорезиненном пластиковом пончо, прилипшем к плечам, подошел ко мне, увидел воду, потоками льющуюся с моих волос, безумную улыбку и, сбросив пончо, буркнул:

— Думаю, я тоже не растаю.

Молния расколола небо, оставив отпечаток огненной змеи на наших сетчатках. Оглушительный удар грома влил в соршей свою буйную энергию. Растопырив гребни, вытянув когти, шипя от удовольствия, они обняли друг друга за плечи огромными лапами и стали высоко подпрыгивать, припадая к самой земле в животворящем танце жителей пустыни. В огнях электрических разрядов они казались настоящими демонами: сплошные зубы, клыки и извивающиеся языки.

О’Каллан таращился на них, как ребенок, обнаруживший чудовищ под кроватью. Когда Сен разорвал круг и протянул лапу, я потянула О’Каллана за собой.

— Пойдем потанцуем.

Широко раскрыв глаза и тяжело дыша, О’Каллан присоединился к соршам. Харк послал ему улыбку и развернулся в боевой стойке, сделав несколько угрожающих жестов в такт неслышной мелодии танца. Но О’Каллан не отступил, хотя когти Харка полосовали воздух в нескольких дюймах от его лица. Харк обратил ко мне улыбающуюся морду.

— Стоп, — просигналила я. — Мой.

— Так и думал.

Харк шипением выразил свое изумление. Смеясь, как последние идиоты, мы танцевали под дождем: сорши гибко переливались, словно жидкий металл, а мы неуклюже спотыкались на неровной поверхности.

Я не сорш, но тоже беззащитна перед феромонами. Как и О’Каллан. Его волосы прилипли к черепу, глаза дико сверкали, мокрая одежда льнула к телу. Совсем неплохому телу. Он взял меня за руку, притянул к себе — то ли танго, то ли танец совсем иного рода. Он хотел меня. Я хотела его. Соршам повезло. Как обычно. Они не хотели смотреть, но желали обонять. Оставаться в пределах распространения запаха. Обожают феромоны, которые я выделяю. Я не возражала. Черт возьми, почему бы нет? Для них это единственное подобие секса на нашей планете.

Всегда можно отыскать извинение тому, что собираешься совершить. У множества людей феромоны берут верх над здравым смыслом. Бедро к бедру, губы к губам, касаясь всеми местами, где изгибы наших тел вписывались друг в друга, мы добрели до мокрого спального мешка О’Каллана, повалились на него и оторвали последние пуговицы, спеша добраться до обнаженной плоти. Исступленную потребность усиливало отраженное желание соршей.

Это, конечно, была не любовь. Просто животное насыщение.

Дождь смыл запахи Джонса. Пока солнце вытягивало сырость из нашей одежды, Харк послал Йхсса в каньон, проверить, нельзя ли взять след. К тому времени как тот вернулся, мы уже собрались, причем О’Каллан просто лучился довольством, как и я сама.

Йхсс покачал длинной головой: вполне человеческий жест, который по какой-то причине обожают сорши.

— Ничего нет. Идти дальше?

О’Каллан уже распознавал язык знаков.