Жозетте было платье с сюрпризом: она сняла болеро, обнажив вполне зрелые круглые плечи, которые контрастировали с ее детским личиком. «Вот чего мне не хватало для того, чтобы радоваться жизни, — весело сказал себе Анри, — красивой девки рядом».
— Потанцуем?
— Потанцуем.
Его слегка пьянило это теплое, податливое тело, которое он держал в своих объятиях. Как ему нравилось такого рода опьянение! Все еще нравилось. И снова он полюбил джаз, дым, молодые голоса, веселость других. Он готов был полюбить и эти груди, и это чрево. Только прежде чем решиться, ему все- таки хотелось почувствовать, что Жозетта испытывает к нему хоть немного симпатии.
— Вам здесь нравится?
— Да. — Она заколебалась. — Это ведь что-то особенное?
— Думаю, да. Какие места вы предпочитаете?
— О! Здесь очень хорошо, — поспешно сказала она.
Как только он пытался разговорить ее, вид у нее становился испуганный. Мать, должно быть, предусмотрительно научила ее молчать. Так они промолчали до двух часов утра, танцевали, пили шампанское. Вид у Жозетты был не грустный и не веселый. В два часа она попросила отвезти ее, причем он так и не узнал, почему: из-за скуки, усталости или скромности. Анри проводил ее до дома. В машине она сказала с прилежной вежливостью:
— Мне хотелось бы почитать одну из ваших книг.
— Это просто. — Он улыбнулся ей. — Вы любите читать?
— Когда у меня есть время.
— А его у вас не бывает? Она вздохнула:
— Конечно нет.
Была ли Жозетта круглой дурой? Или немного тупой? А может, просто оробела? Определить было трудно. Она была настолько красива, что согласно всем правилам должна была быть глупой, но в то же время из-за своей красоты казалась загадочной.
Люси Бельом решила, что контракт будет подписан у нее после дружеского ужина. Анри позвонил Жозетте, чтобы попросить ее отпраздновать вместе с ним эту добрую новость. Светским тоном она поблагодарила его за книгу, которую он прислал ей с любезным посвящением, и назначила ему свидание на вечер в маленьком баре Монмартра.
— Ну, вы довольны? — спросил Анри, задержав на мгновение руку Жозетты.
— Чем? — спросила она. Вид у нее был не такой юный, как обычно, и совсем недовольный.
— Контракт. Мы его подписываем, все решено, вас это не радует? Она поднесла к губам стакан минеральной воды «виши».
— Меня это пугает, — тихо сказала она.
— Верной не сумасшедший, я тоже; не бойтесь: вы очень хорошо сыграете.
— Но вы ведь совсем не такой представляли себе героиню?
— Я уже не смогу представить ее себе другой.
— Это правда?
— Правда.
То было правдой; она сыграет роль более или менее хорошо; но ему не хотелось и думать, что у Жанны могли быть другие глаза, другой голос.
— Вы такой добрый! — сказала Жозетта.
Она смотрела на него с неподдельной признательностью; но отдалась бы она из признательности или по расчету, разницы не было никакой, это совсем не то, чего хотел Анри. Он не шелохнулся. С томными, сладостными паузами они поговорили о возможных режиссерах, о желательном для Анри распределении ролей и декорациях; Жозетта все никак не могла успокоиться; он проводил ее до двери, она задержала его руку.
— Значит, до понедельника, — сказала она сдавленным голосом.
— Вы больше не боитесь? — спросил он. — Будете спать спокойно?
— Нет, — ответила она, — мне страшно. Он улыбнулся.
— Вы не предложите мне последний стакан виски? Она со счастливым видом посмотрела на него:
— Я не осмеливалась!
Жозетта живо поднялась по лестнице, сбросила меховую накидку, открыв свою затянутую в черный шелк грудь; она протянула Анри большой стакан, в котором весело позвякивал лед.
— За ваш успех! — сказал он.
Она торопливо коснулась дерева стола:
— Не говорите так! Боже мой! Будет ужасно, если я плохо сыграю!
— Вы сыграете хорошо! — повторил он. Она пожала плечами:
— Мне ничего не удается! Он улыбнулся:
— Так уж и ничего.
— Да, именно так. — Она заколебалась. — Мне не следовало говорить вам этого: теперь и вы перестанете верить. Сегодня я была у гадалки, она сказала, что меня ждет серьезное разочарование.
— Гадалки всегда преувеличивают, — твердо заявил Анри. — Вы случаем не заказывали себе нового платья?
— Да, на понедельник.
— Так вот, оно окажется неудачным; это и есть ваше разочарование.
— О! Какая неприятность! — вздохнула Жозетта. — Что я тогда надену на ужин?
— Разочарование всегда неприятно, — со смехом сказал Анри. — Успокойтесь, вы все равно будете самой красивой, — добавил он, — и в понедельник, как всегда; к тому же это менее важно, чем плохо сыграть, разве нет?
— Вы так мило умеете все преподнести! — сказала Жозетта. — Жаль, что вы не можете похитить место у Господа Бога.
Она находилась так близко от него; только ли признательность заставляла дрожать ее губы и туманила взгляд?
— Но я не уступил бы ему своего! — молвил он, заключая ее в объятия. Открыв глаза, Анри увидел в полумраке обитую бледно-зеленым стену, и
радость наступившего завтра пронзила ему сердце; она требовала ярких и терпких удовольствий: холодного душа, жесткой перчатки для растирания; он соскользнул с кровати, не разбудив Жозетту, и, когда вышел из ванной комнаты, умытый, одетый и голодный, она еще спала; Анри на цыпочках пересек комнату и склонился над ней; она лежала в окружении своего аромата, влажной испарины, с сияющими волосами, ниспадавшими ей на глаза, и он почувствовал себя удивительно счастливым оттого, что у него такая женщина и что он — мужчина; она приоткрыла один глаз, один-единственный, словно в другом пыталась удержать сон.
— Ты уже встал?
— Да. Пойду выпью кофе в бистро на углу и вернусь.
— Нет! — сказала она. — Нет! Я приготовлю тебе чай.
Она терла заспанные глаза, вылезая из простынь, такая теплая в своей пушистой сорочке. Он обнял ее:
— Ты похожа на маленького фавна.
— На фавниху.
— На маленького фавна.
Жозетта с пленительным видом протянула ему губы. Персидская принцесса, маленькая индианка, лисичка, вьюнок, прекрасная кисть глицинии — им всегда доставляло удовольствие, когда им говорили, что они на что-то похожи: на что-то другое. «Мой маленький фавн», — повторял он, нежно целуя ее. Она надела пеньюар, домашние туфли, и он последовал за ней на кухню; небо сияло, белый кафель сверкал, Жозетта неуверенно хлопотала.
— Молоко или лимон?
